Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Даматинья задумался.

— Черт, эта история с цыпленком… Я, знаешь, не думал, когда песню сочинял, что он задохнется, если скорлупу не разобьет… Чего-то я совсем запутался!

Студент дружески хлопнул его по плечу:

— Ты прелесть, Даматинья!

Пели первые петухи, когда Ромуальдо поднялся со своей холостяцкой постели: предстояла долгая дорога в город — километров тридцать с гаком, четыре часа трястись на спине мула. Сократить время пути от Кова-Фигейры до Сан-Фелипе не удавалось еще ни разу: сеньор Ромуальдо даже не понимал, как это некоторым верховым удается покрыть это расстояние за три часа.

Покуда он седлал мула, его служанка Луиза при свете фонаря доила козу: сеньор Ромуальдо страдал желудком, и по утрам ему непременно требовалось парное молоко и поджаренный кускус. Луиза знала диету своего хозяина и готовила ему еду, радуясь, что попала в услужение к старому учителю и избавилась от монахини, которая ее тиранила. Учитель, правда, все равно продолжал кряхтеть и жаловаться.

Поводья истрепались вконец, из седельной подушки клочьями лезла шерсть, стремена были в нескольких местах подшиты и залатаны, но подпруги были еще ничего да и подхвостник тоже. Что поделаешь — вещи старятся, как и люди.

Выпив стакан парного молока, проглотив сдобренный маслом кускус, сеньор Ромуальдо отправился в путь. Мул его с возрастом стал послушным: хоть и был стар годами, шел ходко, шел себе да шел, и сеньор Ромуальдо надеялся, что, бог даст, будет возить его до самой смерти.

Приветствуя зарю, пронзительно загорланили петухи. Дорога ясно вырисовывалась при свете ярких звезд. Ох, нет, опять не будет сегодня дождя: вон как сияет Млечный Путь. Старик заметил, что на деревьях еще нет листвы, а ведь на дворе конец июня, пора бы появиться свежим листочкам. Нет дождя, хоть ты тресни!

Впрочем, сеньора Ромуальдо засуха тревожила мало — его жизнь от дождей не зависела. Всю свою жизнь он учительствовал, а когда пришло время — вышел на пенсию. Пенсия, конечно, маловата: еле-еле на жизнь хватает, а тут еще эта диета: доктор запретил ему фасоль, и свинину, и вообще всякую еду, приготовленную на свином жире… Хорошо хоть подвернулась эта Луиза, и хорошо, что она соглашается есть кускус: ему не надо тратить деньги, чтобы прокормить служанку. А диета обходится недешево: доктор Баррето прописал растительное масло, рис, галеты, молоко, а время от времени — и жареного цыпленка… Прописать-то он прописал, да вот беда — выполнять в точности его предписания сеньор Ромуальдо не может: денег не хватает. А кроме того, не все можно купить на рынке. Где, к примеру, взять телятину?!

Горше всего пережил он смерть сына — почувствовал вдруг себя круглым сиротой, а такого не было с ним даже в те незапамятные времена, когда потерял Ромуальдо отца и мать… В эту минуту учитель как раз миновал ворота кладбища, где покоились останки его бедного сына. Как Мануэл любил отца, как не по годам был умен, как доверчиво и доброжелательно относился к людям! Матери своей он не знал: через несколько месяцев после его рождения она уплыла в Дакар, и с тех пор не было о ней ни слуху ни духу…

А Ромуальдо так привязался к мальчику, что минуты без него не мог прожить — послал господь утешение на старость. Были у него и другие дети, но все выросли, оперились и разлетелись по свету кто куда, а письма он получал только от одного. Мануэл скрашивал ему одинокую жизнь, да недолго… В шесть лет он умер от менингита. До сих пор слышится учителю, как жалобно стонал мальчик в беспамятстве, как, обнимая отца за шею, отчаянно кричал: «Вот она! Вот она идет!» А когда Мануэл навсегда закрыл глаза и выражение страдания схлынуло с его умиротворенного лица, в сердце старика вкралась жесточайшая, никогда прежде не испытанная тоска.

А сейчас он едет в город, потому что кум Жоан сообщил ему о продаже бочонка масла — прекрасного оливкового масла, так необходимого ему для диеты. Бочонок пока находится на таможне и будет продаваться с аукциона в четверг за сто восемьдесят эскудо. Дешевле не бывает. Если бакалейщики не перекупят, масла хватит на много месяцев — стоит попытать счастья.

Мул, постукивая копытами, шел бодрым шагом, привычно обходя выбоины и рытвины, и сеньор Ромуальдо так глубоко погрузился в размышления, что даже не замечал тряски.

Почти сорок лет учительствовал он в Сан-Фелипе и Кова-Фигейре; пенсию ему определили в шестьсот эскудо: будь у него жена и дети, концы с концами не свести нипочем… Он даже получил за безупречное выполнение своих обязанностей на ниве народного просвещения награду; сам губернатор поздравил и обнял его в зале муниципалитета. На торжество он взял с собой сына, и как тот гордился отцом, которому важный господин из Лиссабона приколол на грудь какую-то красивую штучку! Еще господин сказал: «Это за то, что хорошо учил детей…» Бедный, милый, маленький Мануэл!

Через несколько дней — день святого Иоанна, но над зубчатой грядой гор нет и намека на облачко, и горы так ясно вырисовываются в свете наступившего дня. Совсем скоро из-за вершины выплывет солнце, красное и жгучее, как раскаленное железо. «Хорошо, что захватил с собой зонт, — подумал старик, — небо чистое, и день будет просто жуткий». Сеньор Ромуальдо был во всеоружии: надел светлый полотняный костюм, панаму, которую ему привез из Америки крестник.

Казалось, что дорогу, плавно спускающуюся к морю, кто-то нарочно перекопал заступом или мотыгой. Земля пересохла — дождей не было уже очень давно, и лишь кое-где виднелись зеленые пятнышки травы. Обмелевшие ручьи были похожи на распяленные в беззвучном крике пасти. Ах, если бы хлынул дождь! Как мгновенно и разительно переменилось бы все кругом! Пшеница покрыла бы собой растрескавшуюся землю, по склонам оврагов зацвели бы цветы, отовсюду вылезла бы свежая трава, скотина наелась бы досыта сеном… А теперь даже не хотелось смотреть вокруг… Тоска!

У лавки старинного приятеля Руфино старик на минутку задержался.

— Что-то больно рано ты нынче открыл торговлю!

— Сеньор Ромуальдо! Какими судьбами, в такой час?

— Еду в город, у меня там дельце.

— А здоровьице ваше как, сеньор Ромуальдо?

— Скриплю покуда.

— Вы не свидетелем ли в суд?

— Да нет, бог спас.

— Путь неблизкий, а вы уже немолоды да и здоровье ваше…

— Что делать, что делать… Как жена и детки?

— Все ничего, слава богу. Нининья родила вчера еще одного.

— Ну, поздравляю. Сколько ж их теперь у тебя?

— Девять душ. Пять девчонок, четверо мужичков, считая того, что появился на свет вчера. Может, зайдете, сеньор Ромуальдо, передохнете немного? Выпьете чашечку кофе?