Александр Казимиров - Бульварное чтиво [Сетевая компилляция, калибрятина]

Прошла зима — Гиви не умирал! Накопления Блувштейна и Горемыкина таяли, превращаясь в марафет, коньяк и шумные посиделки. Работать гордый джигит не любил. Он часто упрекал Люсю в скупердяйстве, требовал все больше и больше.

— Слушай, зачем тебе столько денег? Ты что, их кушать будешь? Давай жить, как все нормальные люди живут! Может, тебе нервы надо подлечить? Съезди в санаторий, отдохни! Я за квартирой послежу, — ворковал Гиви, поглаживая Люсю по коленке.

«А почему бы и нет?» — подумала она, собрала дорожную сумку и укатила на Черноморское побережье.

Вахрушина восстановила силы и вернулась. Ни цветов, ни радостно ворковавшего грузина в аэропорту не оказалось. «Господи, неужели с ним что-то случилось?» — грызла она себя. Гиви не оказалось и дома! Изумление курортницы перешло все границы, когда выяснилось, что вместе с кавказским орлом испарились драгоценности и банковские счета. Тяжелый, пыльный ветер ворвался в легкие Люси, лицо приняло тон деревенской сметаны. Возомнив себя птицей, душа Вахрушиной взмахнула крыльями и вылетела вон. Небо устало от духоты, возмутилось и хлопнуло в ладоши. Как по приказу, хлынули косые струи дождя. Шахматная партия закончилась, уложив королеву в одну коробку с пешками.

Похоронный марш Шопена

I

Петька Рыков, мальчуган лет шести, с аппетитом уплетал бутерброд. Хлебные крошки падали на стол, Петька подбирал их и закидывал в беззубый, как у старичка, рот.

— Пап, давай котенка заведем! У Вовки Полетаева, знаешь, какой пушистый и ласковый... А шустрый! Вовка бумажку привяжет на нитку, а тот прыгает за ней! У всех есть кошки, а у нас нет!

— Купим мы тебе кошку, не переживай! Такую, какой ни у кого нет! — многообещающе подмигнул сыну отец.

Андрон Ефимович вернулся с базара и вручил сыну картонную коробку. Лицо его светилось от счастья.

— Открывай! — сказал он торжественно.

Петька снял крышку. Его удивлению не было предела.

— Я же котенка просил. Зачем мне черепаха?!

— Глупый ты еще! Черепаха куда интереснее! Конечно, она не будет за бумажкой прыгать. В отличие от кошки, черепаха — животное солидное, и у нее масса преимуществ! Во-первых, от нее нет шерсти! Во-вторых, она не рвет обои и не лазает по шторам! В-третьих, мало ест и не гадит по углам! И самое главное — черепахи живут триста лет! Ну, сам подумай, поиграет твой Вовка лет пять и — все! Сдохнет его Барсик или Мурзик — и начнутся слезы, сопли! А твоя Тарантелла или, как ее, Тортилла будет жить! Играй — не хочу. Еще тебя переживет! Так-то! — закончил пояснения отец; он сел к окну и развернул газету.

Петька вытащил подарок и положил на пол. Черепаха вытянула морщинистую шею, проползла пару сантиметров и остановилась.

— Как с ней играть-то? Она еле живая! — воскликнул мальчишка от досады.

— Приклей к ней пластырем веревку и привяжи свой грузовичок. Пусть она его, как баржу, таскает! Всему-то тебя учить надо. Не маленький, сам соображай!

— Мне бы котенка...

— Тебе не угодишь! Купили с матерью такую зверину, а он не доволен! Кошки у всех есть, а вот черепахи лишь в элитных домах водятся! Вырастет Тортилла, станет большой, как журнальный стол, кататься на ней будешь. Дружки обзавидуются! Ты видел, чтоб кто-нибудь из них на кошке верхом ездил? Нет! То-то! А надоест — так мы ее откормим и съедим! Говорят, черепашье мясо вкусное и полезное! Вот и прикинь, какое животное лучше?!

Молодой городок нефтяников, затерянный на раздольях Поволжья, летом утопал в пыли и тополином пухе. Многие улочки еще не заасфальтировали, и в случае дождя, добраться куда-либо было сложно. Проспект Ленина, как исключение, выделялся серой полосой свежеуложенного покрытия. Неизвестно почему, возможно, из-за этого самого асфальта всех покойников несли на погост по одному и тому же маршруту.

Игры с черепахой радости не доставляли, скорее — наоборот. Петька забирался на подоконник, отодвигал горшок с геранью и наблюдал за похоронными колоннами, ползущими мимо дома. Для лучшего обзора он выпросил у дружка театральный бинокль, что его привлекало — неизвестно. Петька внимательно вглядывался в парафиновые лица покойников, удобно лежащих в тесных гробах. Старался прочесть надписи на черных лентах.

— Экзекутором, наверно, будет! — сказал как-то Андрон Ефимович, заметив пристрастие сына.

— Не экзекутором, а прозектором! — поправила Рая, его жена.

— Какая разница?! Один черт, с мертвецами возиться!

На этом полемика закончилась.

Переселенцев на тот свет провожал духовой оркестр. По выходным дням он играл на центральной площади. Любвеобильные бабки и старики гурьбой посещали музыкальные вечера. Оркестр вел большую работу, за что имел множество благодарных отзывов, принимал активное участие в проведении торжественных и праздничных мероприятий. Его выступления имели огромное значение в культурной жизни города, определяли духовную и музыкальную атмосферу. Можно сказать — являлись гарантом нравственного и эстетического воспитания нефтяников. Однако главные заработки оркестр получал с похорон. Трубач, дядька Дормидонт, проживал в соседней квартире. Петька часто видел его пьяным и веселым.

Тяга к алкоголю сделала Дормидонта умственно неполноценным задолго до наступления старческого маразма. Он говорил сам с собой, отчетливо представляя собеседника. Дормидонт стучал по колену широкой ладонью и навязывал воображаемому оппоненту свою точку зрения. Потом все менялось. Трубач мысленно входил в образ визави и так же рьяно отстаивал противоположное мнение. Это выглядело смешно и смахивало на театральную постановку. Однажды Дормидонт попытался затеять драку с невидимым собеседником, но ничего не вышло: трубач свалился с лавки, выругался и погрузился в безмятежный сон. Разбудил его старик с венчиком волос, повисшим на ушах. Он накло-нился и протряс Дормидонта.

— Вставай, пока в милицию не загремел! Фу, обоссался весь, смотреть тошно!

Дормидонт не понимал, где находится. Присел, ощупал штаны. Его мозг еще не просветлел, и музыканту казалось, что всему виной докучливый сосед. Дормидонт ухватился за лавку и поднялся. Земля кружилась, фигура старика висела в воздухе. Она раскачивалась, и попасть по ней было сложно. Удар Дормидонта был сильный, но неточный. Трубач потерял равновесие и рухнул на асфальтовую дорожку. Злость рвалась из него невразумительным бормотанием; взгляд уперся в сандалеты врага. Они расплылись, а потом, самопроизвольно, приобретали резкие очертания. Дормидонт обиделся на свою беспомощность, плечи его затряслись, и он заплакал. Сначала тихо, но быстро разошелся и заголосил громко и противно.

— Ну, чего ты?! — растерялся старик и похлопал Дормидонта по плечу. — Давай, помогу! Это водка окаянная в тебе плачет.