Александр Казимиров - Бульварное чтиво [Сетевая компилляция, калибрятина]

ЭПИЛОГ

Прошло лет десять. Полетаев дремал на диване, когда в дверь позвонили. Открыла жена. «Мне бы Володю», — послышалось из прихожей. Неопрятный мужик робко заглянул в комнату. Присел на краешек стула. Рот с выбитыми передними зубами скривился в улыбке, матовые глаза утонули в распухшем, поцарапанном лице. Мужик пригладил паутину, собранную сзади в косичку, и опустил голову. Макушку покрывала короста, разукрашенная зеленкой. Гость снова взглянул на Полетаева.

— Володь, это же я! Вот, вернулся!

Гость не знал, куда деть руки и тер ладонями тощие ляжки. Запах давно немытого тела растекался по комнате.

— Петька, ты что ли?! — обескураженный Полетаев подошел ближе. — Бог мой, в кого ты превратился?

— Москва!.. Большой город, большие соблазны, — Рыков отвел глаза. — Здесь спокойнее, никакой суматохи. Тихо, как на кладбище. Я уже и работу подыскал. Буду на похоронах играть: и сыт, и пьян, и копейки в кармане звенят.

Пулька

I

Художник-реставратор Николай Васильевич Караваев перебирал мелочевку в ящике письменного стола и нашел пулю. Откуда она взялась, он не имел представления. Караваев покрутил в руках закругленный с одного края свинцовый цилиндр и хотел отправить его в мусорную корзину, но вместо этого еще раз осмотрел находку. «На берушу похожа, только размером меньше!» — подумал он и машинально сунул пулю в ухо. Она так замечательно вошла, что вытащить ее не удавалось. Николай Васильевич опешил, наклонил голову и попрыгал на одной ноге — безрезультатно.

Он хотел извлечь паршивую железяку пинцетом, но ухо не собиралось расставаться с неожиданным презентом. Встревоженный не на шутку художник решил вызвать неотложку. Палец уже начал набирать нехитрый номер, как в голову закралось сомнение: «Что я скажу фельдшеру? Вот, мол, игрался и нечаянно…» — Караваев представил изумление медика. «Вы давно из детских штанишек выросли? С виду серьезный мужчина, а ведете себя как дитя малое!» — унижающий достоинство вывод заставил отказаться от этой затеи. Николая Васильевича бросило в пот. Держась за ухо, он опустился на диван. Казалось, что пуля увеличивается в размерах и подбирается к мозгу. Медлить было нельзя. Благо дело поликлиника находилась за углом. Каждый шаг отдавался в голове тяжелым колокольным звоном. Вероятно, пуля прыгала в черепной коробке, как шарик в погремушке. Караваев проигнорировал сонную очередь и влетел в кабинет. Он не слышал недовольный ропот за спиной, не видел возмущенных глаз ожидающих помощи людей. Ему было не до этого.

За столом сидел седовласый старичок в белом халате и что-то быстро писал на клочке проштампованной бумаги. Напротив него, на табурете, покашливала грузная старуха. Ее бесформенное, маловыразительное лицо напоминало бельмо. Видя, что на него не обращают внимания, Караваев сорвался.

— У меня нет времени ждать. Ситуация критическая, требующая срочного вмешательства! Спасите меня, я в опасности.

Старуха перестала дышать. Все хвори, терзавшие ее, отошли на второй план. Доктор бросил заполнять медицинскую карту, поверх очков глянул на нетерпеливого посетителя.

— Что с вами произошло, любезный?

— Шел я по улице, — начал врать Караваев, — как вдруг что-то ударило в ухо. Я думал — майский жук, но… В общем, я плохо слышу и очень болит там, внутри, — он указал пальцем на голову.

Доктор попросил старуху перебраться на кушетку, усадил на ее место Караваева и заглянул в ухо. Никелированными щипцами он извлек нечто, заставившее его присвистнуть.

— Говорите, майский жук? Милочка, — обратился он к медсестре, — вызовите милицию. Покушением на убийство пахнет!

Караваев не предполагал такого поворота событий. Он попробовал выскользнуть из кабинета, но медсестра грудью загородила выход. Раненный в голову реставратор опустился рядом с оторопевшей бабкой и пригорюнился. Ждали недолго. В кабинет вор-вался сыщик. Пыхтя, как паровоз, он стрелял по сторонам глазами, ноздрями втягивал воздух — надеялся взять след.

— Где жертва перестрелки?

Доктор указал на Караваева. Человек в форме разочарованно хмыкнул: не было ни крови, ни истерзанного страданиями потерпевшего. Перед ним сидел гражданин с рядовой внешностью.

— Пойдемте со мной, составим протокол, — бесцветным голосом сказал милиционер.

Тяжело переваливаясь, старуха подошла к дому. Она поправила на голове косынку и отдышалась. После чего обратилась к пожилому мужчине. Тот сидел с газетой на лавке у подъезда.

— Слышал, Прохор Гаврилович, банда в городе объявилась?! Проиграют человека в карты, а потом убивают первого встречного. Сама жертву преступления в поликлинике видела. Привезли горемыку, а у него из уха пуля торчит! Генералы милицейские понаехали, стали пытать: что да как. А мужик уже не в своем уме! Бормочет что-то, а что, не разобрать. Так и помер! — насладившись собственными фантазиями, она скрылась в подъезде.

Булкин проводил соседку настороженным взглядом. Человеком он был не в меру мнительным, и рассказанная история произвела на него сильное впечатление. «Хоть на улицу не выходи! — думал он. — Пойдешь в магазин, а тебе в спину очередь пулеметную пустят! Того гляди, по квартирам начнут шастать и отстреливать!»

Булкин поскреб пальцем подбородок: «Где-то у меня хранится малокалиберная винтовка. Конечно, это не зенитная установка, но на безрыбье и рак — рыба!» Забыв на лавке газету, он поспешил домой.

Кладовка служила хранилищем рухляди: на стене висел велосипед со спущенными колесами, под ним стояло оцинкованное корыто с макулатурой. Остальное пространство занимали старые стулья, которые громоздились друг на друге. Чтобы отыскать память о спортивной юности, пришлось перевернуть все вверх дном. Изделие тульских мастеров в плотном брезентовом чехле находилось в дальнем углу. Булкин разобрал винтовку, тщательно смазал ее. Возня с оружием успокоила, вернула уверенность в раздавленного страхом старика. Он подошел к открытому окну и выстрелил в сторону гаражей. Довольный собой снайпер повесил винтовку над кроватью.

С приходом темноты смелость покинула Булкина. Ему мерещились разговоры за дверью, скрип половиц на кухне, возня на балконе. Он снял со стены ружьишко, на цыпочках вышел в прихожую, прислушался. Убедившись в ложности опасений, так же на цыпочках вернулся обратно. Любой автомобильный выхлоп на улице заставлял вздрагивать и выглядывать в окно. То же самое повторилось на следующую ночь. Жизнь Булкина превратилась в череду изматывающих потрясений. Ссылаясь на болезнь, он попросил соседку покупать ему необходимые продукты и стучать в дверь определенным образом. За неделю, проведенную в засаде, Булкин осунулся, зарос щетиной. Он даже сдал в росте и превратился в сгорбленного старичка.