Сергей Хазов-Кассиа - Другое детство

Любил ли я её в моменты душевной близости и любил ли вообще? Не знаю. Я искренне ненавидел её, когда мы ругались, я представлял себе, что будет, если она умрёт какой-нибудь не страшной, но быстрой смертью, и я останусь один с бабулей. Я иногда мечтал наяву — вот мне звонят незнакомые люди и говорят, что маму сбил автобус и она скончалась на месте, и мне нужно приехать на опознание. Или что у неё вдруг ночью остановится сердце, с утра я вызову «скорую», но врачи ничего не смогут сделать. И потом все будут жалеть меня, сироту, потерявшего последнего родителя, на лице моём будет траур, но в душе я буду плясать от радости.

Но даже когда мы сидели рядом, и я рассказывал ей о проблемах в школе или своём одиночестве (но ровно столько, чтобы не выболтать ничего лишнего), даже в такие моменты я не мог бы поручиться, что в моём сердце есть что-то, кроме жалости к стареющей, раздражённой и усталой женщине.

Я обманывал её, делясь переживаниями, которых не было, и утаивал то, что чувствовал на самом деле, а она верила, потому что хотела верить, что моменты искренности с сыном — реальны.

Времена были непростые. Денег хватало только на самое необходимое, мама была уже в том возрасте, когда бурная личная жизнь — удел звёзд эстрады, ни со мной, ни с бабулей не удавалось найти общий язык на сколько-нибудь продолжительное время. Многие в то время обратились к Церкви — извечной утешительнице обиженных и обездоленных. Но, помимо официальной Церкви, появилась масса групп, которые пытались найти не столько ответы на вечные вопросы, сколько просто обещание, что из тоннеля, где мы все якобы находимся, есть выход. Группы эти были самыми разными. От тех, кто заявлял, что стал Буддой ещё при земной жизни или откровенно сектантских организаций наподобие Свидетелей Иеговы, — до ассоциаций колдунов, магов и ясновидящих.

Группа, в которую вовлеклась моя мама, была небольшой — человек пятнадцать. Обычно они собирались у кого-то дома или снимали небольшую комнату на работе у одной из участниц. И там общались. Если поставить им на стол бутылку водки и салат оливье, их посиделки мало чем отличались бы от празднования Нового года. Говорили они в основном на эзотерические темы о переселении душ, карме, ясновидении и нирване. Основной смысл, который мне удалось потом извлечь, заключался в том, что каждый человек должен достичь совершенства, для этого ему отпущено столько инкарнаций, сколько потребуется. Если не получилось в этот раз, то придётся родиться снова, чтобы выполнить своё предназначение. С точки зрения этой системы, Иисус Христос, Будда и прочие божественные личности прожили свою последнюю перед нирваной инкарнацию и поэтому служили ориентирами для остальных людей. В маминой группе читали массу литературы, основными авторами были Блаватская, Рерих, Кастанеда, попадались даже Ницше и Шопенгауэр или такой раритет, как Бхагават Гита. Ничего криминального в этих сборищах не было, деньги собирались только на аренду помещения, плюс участники приносили с собой какие-то закуски к чаю.

Сначала мама ничего о своём новом увлечении не рассказывала. Просто стала раз в неделю приходить с работы позже обычного. Меня её жизнь не особо интересовала, да и я был только рад остаться один. Но как-то раз во время непродолжительного перемирия она начала проповедовать.

Нирвана, кармические связи, проблемы, которые остаются нам на следующие инкарнации, и если не найти им решения, мы будем возвращаться к ним снова и снова. Мне всё это показалось интересным, ведь у меня была масса вопросов, на которые ни школа, ни мама, ни кто бы то ни было не мог ответить. Тех самых вопросов. Может быть, мои проблемы — как раз и есть кармическая задача?

— Я уже довольно давно всем этим занимаюсь, — признавалась со скромной гордостью мама, — и уже кое-что могу делать. Я вот, например, ауру вижу у людей. Не у всех, но у многих.

— И у меня можешь видеть?

— Могу.

— И какая она у меня?

— Она у тебя, Артём, серая, с розовым и иногда ярко алым. Это говорит о том, что ты неустойчив, неуверен в себе, но слишком замкнут и эгоцентричен. Я тебе, впрочем, это и так говорила. У тебя много внутренних проблем, которые ты ото всех скрываешь.

Это было невероятно, но это было правдой. Особенно про внутренние проблемы и неуверенность в себе. Первый раз за много лет я поверил в то, что говорила мама, потому что почувствовал: за её словами стоят какие-то более мощные силы.

— А у тебя она какого цвета?

— Сама я свою ауру видеть не могу, но говорят, что она у меня небесно-голубая, это символ внутренней сильной духовности.

В маминой внутренней сильной духовности у меня были некоторые сомнения, но я не обратил внимания на эту неувязку, поражённый остальными совпадениями. Я попросил взять меня на следующее собрание, на что мама ответила, что не может привести меня просто так, ей нужно предупредить лидера группы. Но пока что я могу почитать кое-какие книги, чтобы более-менее разбираться в материале.

Мне пришлось ждать почти десять дней. Артуру я ничего не рассказал, потому что был уверен — он поднимет меня на смех, к тому же я не смог бы поразить его чудесами вроде открывшегося третьего глаза. Под разными предлогами мне приходилось увиливать от него, чтобы не оставаться с ним после школы: мне предстояло столько всего прочитать, чтобы быть готовым к посвящению.

Я мало что понял в маминых книгах. Одни из них анализировали Библию и Новый Завет, ссылаясь на тексты, которых я не читал, и притчи, которых я не слышал. Наша семья не была религиозной, а в школе мы весьма поверхностно изучали историю религий, которую вёл учитель астрономии.

Другие книги были попроще и рассказывали о карме, переселении душ, чакрах и сенсорных способностях человека. Я пытался концентрироваться на кончике носа, погружался в транс, чтобы вспомнить свои прошлые инкарнации и внимательно смотрел на одноклассников в надежде увидеть ауры. Ничего такого у меня не получалось, но я объяснял это своей неопытностью.

Больше всего мне понравилась идея переселения душ. Я подумал, что в прошлой жизни наверняка был какой-нибудь французской принцессой (или даже королевой), отсюда, наверное, все эти странные привычки и мой интерес к истории.

Наконец, долгожданный день наступил. Я встречал маму у метро. Был обычный серый зимний вечер. Ледяной северный ветер пронизывал моё видавшее виды пальто, под ногами струилась позёмка, красные грязные трамваи громыхали по рельсам, и серые толпы устремлялись в них, толкаясь, пытаясь втиснуться в узкое горлышко дверей в своих полушубках, куртках и меховых шапках. В это время другие замёрзшие, злые, недовольные люди выходили из метро и шли к остановке, готовые биться за своё место в следующем трамвае. Грязный снег залепил фонари, фары и окна, так что было темно и неуютно. Город был мрачен и неприветлив. Но мне всё равно было радостно от почти что детского ожидания чего-то необычного и сказочного, что должно расставить все точки над i и снова сделать жизнь простой и понятной. Из этой массы шагающих, как под звуки неслышного марша, людей вышла мама. Такая же серьёзная, если не сказать озабоченная, как все остальные, но я-то знал, что за этой озабоченностью кроется тайное знание.