Сергей Хазов-Кассиа - Другое детство

Я думал о маме — о ком же ещё? И у меня получилось достичь необходимого мира в душе, но я не был уверен, надолго ли меня хватит. Наверное, до тех пор, пока снова не придётся ехать на дачу рубить дрова или ещё что-нибудь в этом духе.

Потом они говорили об астральных телах, экстрасенсорике и прочих вещах, которые были мне не очень понятны. Под конец собрания, длившегося почти два часа, Вера Николаевна подошла к нам и сказала маме: — Надо мальчику дать литературу почитать, чтобы ему скучно не было.

Позвони мне завтра, я тебе скажу, что выбрать.

С тех пор мы стали ходить на собрания вместе. Дома я читал «литературу», улавливая только общий смысл, но она завораживала меня необычными определениями и новым отношением к миру. Мне казалось, что я понял своё предназначение, которое, впрочем, не был готов с кем-либо обсуждать. Мне нужно было справиться со своей болезнью и решить нашу кармическую сцепку с мамой. Обе эти вещи, несомненно, были связаны между собой, невозможно было найти решение для одной, не затрагивая вторую. В этом-то и была вся сложность. Несмотря на еженедельные рассуждения о смирении и любви, водопады в прихожей, выходы в астрал и прочие приёмы организации счастливой семьи — ругани в нашем доме меньше не становилось. Война шла полным ходом с той только разницей, что перемирия теперь стабильно случались раз в неделю. Более того, поняв, как глубоко я поверил в Веру Николаевну и её учение, мама начала использовать его против меня.

— Артём. У тебя за последнее время аура стала ещё более красной, что свидетельствует об эгоцентризме. Я с Верой Николаевной говорила на эту тему, она со мной согласна.

Есть реальная опасность, что ты замкнёшься на себе и никогда больше не выйдешь из этого состояния. Тебе надо быть более открытым, не раздражаться против меня и не думать только о себе. Ты не один живёшь.

Аура меня, впрочем, не так беспокоила, как то, что даже во всех этих книгах я не находил интересующую меня информацию. Отношения между полами были представлены исключительно со стороны семейных проблем. Даже в полюбившемся мне Кастанеде, который вольно рассуждал на разные волнительные темы, Дон Хуан боролся со своим пристрастием к женщинам, но ни о чём ином там не было ни слова. Можно было сделать только один вывод: Путь Воина — не для меня, пока я не разберусь с этим препятствием.

Артура я в эту историю по-прежнему не посвящал. Это было несложно: собрания проходили вечером, когда он уже уезжал домой. Я попытался подсунуть ему «Путешествие в Икстлан», но для него Кастанеда мало чем отличался от Льва Толстого: «Слишком она толстая, эта книга, я её не прочитаю». Я думал иногда, чем мы связаны с Артуром, есть ли у нас кармическая сцепка и как она влияет на моё предназначение.

Он привлекал меня в разных смыслах этого слова. Я мечтал о нём иногда, оставшись один; он заигрывал со мной и продолжал провоцировать физические контакты, которые только со стороны могли показаться невинными, но эти шутки никогда не заходили слишком далеко; я не любил думать или анализировать эти моменты, потому что они напрямую касались запретной темы. Артур был рядом, я не представлял свою жизнь без него, и с этим ничего нельзя было поделать. Но, может быть, дело было не в Артуре, а просто «Давно сердечное томленье теснило ей младую грудь; душа ждала кого-нибудь»?

Каждый раз, когда он в очередной раз шутливо прижимался ко мне в коридоре («Ну что, Тёма, давай делом займёмся») или делал предложения наподобие: «Давай просто полежим рядом и подрочим, а?», меня будто окутывал туман. Хотелось со всем согласиться и отдаться на волю случая.

Но я не знал, насколько серьёзен был в своих намерениях Артур, и боялся потерять его. Хотя, наверное, основной причиной, по которой я отталкивал его каждый раз, было то, что я боялся самого себя. Как далеко готов зайти я и что из всего этого получится? Я уже допустил досадную ошибку несколько лет назад, когда начал «баловаться руками», и с тех пор этот недуг не оставляет меня ни на день. Наверное, не стоит пробовать что-то ещё, иначе окончательно погрязнешь в пороке. Покуда ничего не произошло и ничто не названо своими именами, можно делать вид (прежде всего перед самим собой), что всё нормально. Я прилагал немалые усилия к тому, чтобы не дать волю своим страстям, удержать их под контролем, но они не могли находиться в подполье вечно.

Поскольку в школе я всё время был с Артуром, мы не заводили никаких новых друзей. У Артура, правда, постоянно появлялись разные девушки, некоторые оставались надолго, другие исчезали быстро, и он либо знакомил их со мной, либо нет — в зависимости от того, насколько серьёзными считал очередные отношения. Мне они все не нравились, но поделать с этим я ничего не мог, поэтому приходилось делать вид, будто я рад знакомству.

Однажды, когда Артур болел дома (взаправду — с температурой, кашлем и осипшим голосом), я стоял на очередной перемене в рекреации и размышлял, не стоит ли и мне заболеть. Ко мне подошёл тот самый парень, которого я видел на приёме у хирурга в военкомате.

Он был таким же худеньким скромным мальчиком, как и я. На его простом русском лице тоже красовались прыщи, а на голове торчал чуб, по обеим сторонам которого уже начинали прорисовываться впадины залысин. Он был немного выше меня и из-за этого сильнее сутулился, так что в профиль был похож на скобку.

— Привет, — у него была особая манера говорить. Он, видно, стеснялся не меньше моего, поэтому каждое слово или предложение прорывалось сквозь толщу робости. Казалось, он проталкивал мяч сквозь слишком узкую баскетбольную сетку, мяч сначала застревал в ней на мгновение, а потом вываливался с большей, чем нужно, скоростью.

Я поздоровался в ответ. После обмена приветствиями и знакомства («Я Сергей» — выпал мяч из сетки) он вдруг спросил: — А что к тебе эти парни после военкомата привязались? Мне стало стыдно за тот день, о котором я было уже и думать перестал, к тому же совершенно не улыбалось обсуждать его с парнем из нашей школы. Я пробурчал что-то в ответ, чтобы Сергей понял — мне эта тема неприятна.

Мы поболтали немного о чём-то и разошлись по разным классам. На следующей перемене он снова нашёл меня. Оказалось, что он был моим ровесником, но учился в физико-математическом классе на год младше, жил неподалёку, в общем, ничего интересного. Он ходил в нашу школу с первого класса, но мы до сих пор не пересекались. Мы ни разу не произнесли имя Артура, хотя оно витало в воздухе — неспроста Сергей подошёл ко мне именно в тот день, когда я был один.

Мы не делали ничего плохого по отношению к моему другу, но я чувствовал, что так было лучше, и не собирался ни рассказывать Артуру о своём новом знакомстве, ни тем более сводить их. Сергей был полной противоположностью Артуру, и мне казалось, что они никогда не нашли бы общего языка.