Имре Уйвари - Особенный год

Многие считают, что опытный командир-воспитатель всегда знает, какое влияние оказывают на подчиненных его действия или слова. Я не разделяю этой точки зрения. Жизнь командира была бы слишком легкой, если бы все происходило на практике так, как он запланировал или же задумал. Тогда не было бы ни отдельных случаев неповиновения, ни самовольных отлучек, не нужно было бы никого наказывать, сажать на гауптвахту под арест, а иногда даже отдавать под суд. Очень часто бывает так, что командир, поступая с солдатом так, а не иначе, еще не знает, каким будет результат. И все же он должен, обязан действовать, и он действует, надеясь, что достигнет своей цели. Командиру часто приходится идти на риск, так как в искусстве воспитания не должно быть места шаблону. Командир-воспитатель обязан бороться за каждого солдата. И очень часто успех воспитания во многом зависит от способности рисковать.

Так было с Бодочем. Сколько я о нем вспоминал, а каждое новое полученное от него письмо снова и снова напоминало мне о его истории…

После окончания курса одиночной подготовки я вызвал к себе в канцелярию рядового Антала Бодоча и сказал ему:

— Вы будете писарем.

Парень очень обрадовался такому назначению. Был он хрупкого телосложения, робок и вежлив, короче говоря, типичный служащий.

Обязанности писаря он выполнял добросовестно, я ему полностью доверял: он ходил на почту за корреспонденцией, он же получал посылки и денежные переводы на всю роту. Несколько месяцев подряд все шло благополучно. В начале лета рота выехала в лагеря. Бодоч же оставался в казарме.

Когда же мы вернулись на зимние квартиры, ко мне пришел рядовой Крайнич и показал письмо, которое он получил из дома.

— Родные пишут, что они послали мне пятьдесят форинтов, но я ничего не получал.

— Когда вам послали деньги? — спросил я.

— Три недели назад.

Я вызвал к себе Бодоча:

— Почему вы не отдали Крайничу присланные ему из дома деньги?

Писарь задрожал и признался, что он получил эти деньги и истратил.

Я доложил о происшедшем командиру полка. Солдата отдали под суд, который приговорил его к четырем месяцам штрафного батальона.

Тем временем меня перевели в другую часть. Поздней осенью вызывает меня однажды командир и говорит:

— К нам прибывает солдат, отбывший срок в штрафном батальоне. Я назначаю его в вашу роту. Попробуйте сделать из него настоящего человека.

Я сказал: «Слушаюсь!» — и пошел к себе в канцелярию. Каково же было мое удивление, когда я увидел Бодоча, с которым как раз разговаривал о чем-то командир взвода!

Увидев меня, солдат побледнел, слова застревали у него в горле. Он низко опустил голову, не смея посмотреть мне в глаза.

Задав несколько формальных вопросов, я разрешил ему идти в подразделение. Откровенно говоря, меня такая встреча нисколько не обрадовала. Совершенное Бодочем я считал серьезным преступлением. Я сам просил, чтобы его строго наказали, и, по совести говоря, не очень-то верил в то, что за четыре месяца он мог измениться.

Первое время я не знал, как мне с ним поступить. Отношения между нами были натянутыми. Парень чувствовал, что я смотрю на него искоса, и старался не попадаться мне на глаза.

Спустя несколько недель командир полка спросил у меня:

— Ну, как ведет себя солдат из штрафного?

Что я ему мог ответить? Разве я мог сказать, а тем более утверждать, что парень изменился, что строгое наказание пошло ему на пользу?

Командир полка сказал, что с такими людьми нужно быть особенно осторожным и деликатным, с тем чтобы не оттолкнуть их от коллектива, не озлобить, а то ведь первая ошибка может повлечь за собой вторую, после которой оступившемуся человеку уже труднее вернуть себе доброе имя.

Я задумался над тем, что же мне делать: может, поговорить с ним немного о прошлом, а потом сказать, что я простил его и уже не сержусь? А если он нисколько не изменился? Кто знает, в какое окружение попал он в батальоне? Быть может, он хочет немного освоиться в новой обстановке, а потом опять покажет себя?

И вдруг в голову мне пришел довольно смелый план. Вызвав солдата к себе, я без обиняков сказал:

— У моего писаря очень много работы, да и почта здесь находится далеко. Начиная с сегодняшнего дня вы будете выполнять обязанности почтальона. Ровно в четырнадцать тридцать зайдете ко мне за доверенностью, а сейчас можете идти.

Солдат обхватил голову руками, но, несмотря на это, я заметил, что лицо его сильно покраснело. Он что-то пробормотал, но я не стал с ним разговаривать, жестом показав ему, что он может идти.

В то время был установлен такой порядок получения почты: почтальон приносит в канцелярию квитанции и бланки, заполняет их, после чего дает мне на подпись. Я подписываю и скрепляю их печатью, а уж на следующий день он идет снова на почту и получает там всю корреспонденцию, деньги и посылки.

Однако на этот раз я решил изменить этот порядок и сказал:

— Заполните все, что нужно, я подпишу, а вы сами поставите печать и сейчас же принесете деньги по всем переводам!

Солдат что-то хотел сказать мне, но я нарочно вышел из канцелярии, хотя никакой необходимости в этом не было.

Если Бодоч и на этот раз решит утаить какой-нибудь перевод, то узнать об этом мы сможем лишь через несколько месяцев, а то и вообще можем не узнать, так как бывают у нас и такие случаи, когда денежные переводы приходили на фамилии солдат, которые до этого были переведены в другие части.

«Стоило ли идти на такой риск? — мелькнуло у меня в голове. — Да и Бодоча подвергать такому искушению…»

Когда Бодоч вернулся с почтой, на нем лица не было. Я не знаю, что с ним случилось, но казалось, что он вот-вот заплачет. Не дожидаясь моих вопросов, он выложил почту на стол и с дрожью в голосе сказал:

— Здесь вся почта! А чтобы вы не думали, что я что-нибудь утаил, я попросил на почте справку, где перечислено все, что я получил… — И он положил передо мной бумажку, заверенную печатью.

Я взял бумажку в руки и, не читая ее, разорвал на мелкие клочки.

— Я, кажется, не приказывал вам приносить мне справку. Почему вы не делаете так, как вам говорят? — строго отчитал я парня. — Заберите почту и передайте ее писарю. Все! Можете идти!

Бодоч забрал почту и вышел.

Вечером я услышал стук в дверь. В комнату вошел Бодоч, Подойдя вплотную к моему столу, он остановился и спросил:

— Значит, вы уже не считаете меня вором? Вы верите, что я ничего не возьму? — Выговорив это, он задрожал как осиновый лист.

— Я полагаю, что вам достаточно было одного урока.

И тут Бодоча словно прорвало: он рассказал мне то, чего не сказал даже на суде. Оказалось, что те пятьдесят форинтов он вовсе не похитил и ни форинта из них не истратил. На улице он познакомился с красивой девушкой, которую пригласил в кафе, а там она украла у него деньги. Бодоч боялся, как бы об этом не узнала его невеста, и потому сказал неправду. Однако одна ложь повлекла за собой вторую, а в конечном итоге все кончилось штрафным батальоном…