Полина Жеребцова - 45-я параллель

Теперь Лиза верила, что ей повезет не меньше, чем сестре, и усиленно искала жениха на Мальте.

– Брошу все тут нахрен! – пообещала она. – И забуду, как по-русски говорить!

Учеба представляла собой последовательную цепочку: лекции – экзамены – библиотека. Падчерица прокурора оказалась замкнутой и пунктуальной. Грузная медлительная женщина, она рано утром запирала за мной дверь, а поздно вечером открывала и кивком разрешала мне войти.

Девчонки на факультете стремились поделиться любовными приключениями. Варвара одновременно встречалась с женатым мужчиной и парнишкой-ровесником. Забеременела. Парнишка тотчас ее бросил, а женатый мужчина избил, когда она пришла к нему с требованием оставить семью. Варвара несмотря ни на что решила рожать малыша и подавать на алименты. Между лекциями она распевала в университетских коридорах гимн России и гладила большой живот.

Инга, чей муж в белой горячке выпрыгнул с девятого этажа посреди зимы и прозорливо приземлился в сугроб, приняла ислам. Муж ее поддержал. В мусульманство русские люди обратили своих шестерых детей. Инга на парах истово крестилась и нараспев говорила: «Слава Аллаху!» От студентов она отвернулась, предпочитая дружить с праведниками.

– Нас похоронят по традициям ислама в Дагестане, – твердила Инга. – Мы нашли свой истинный путь!

Моя жизнь пестрила чужими историями, хотя мне не хватало продолжения только одной – истории Николя.

Ночью я писала дневник.

Я получила письмо от женщины из Москвы. Она сообщила, что узнала обо мне от своей знакомой, работающей в фонде Солженицына.

Женщина рассказала, что занимается правозащитной деятельностью. В трехстах километрах от Москвы у нее есть времянка, где нужно рубить дрова и носить из колодца воду. Условия для проживания таковы: нянчить пятерых детей, которые в Москве мешают и которых мать сошлет вместе с нянькой в глухомань.

Даже не нашлась, что ответить на столь лестное предложение.

Московская дама позвонила мне в три часа ночи. На мой вопрос о публикации чеченских дневников ответила невнятно, но настойчиво рекомендовала отправиться на подмосковный хутор. «Тебе ведь нужна работа?»

Я спросила, почему такой шум в три часа ночи? Неужели маленькие дети не спят?

Женщина подтвердила, что да, не спят, не слушаются, и вообще она не знает, что с ними делать, а ей нужно ходить на митинги!

Вернувшись в село Бутылино, я узнала новости: нашу ближайшую соседку Софию увезли дальние родственники, так как ее поведение стало абсолютно неадекватным. А у женщины с верхней улицы сосед, военный, побывавший в Чечне, умертвил восемь кошек. Он разбил им головы о камни. Женщина все видела, но побоялась заявлять в милицию. Друзья ее соседа, тоже военные, и развлекались тем, что стреляли в собак и кошек из пистолетов.

В Бутылино в каждой семье кто-то служил в армии.

Мамино состояние в связи со зверствами, творившимися вокруг, начало стремительно ухудшаться.

Приготовив завтрак и накормив маму, которая была то весела, то, наоборот, рыдала, я отдыхала на ступеньках соседнего двухэтажного барака. Меня окружали соседи: пенсионерка Зинаида, ее дочь Тома, маленький Димка и Антон. Все бурно обсуждали последнюю новость, услышанную по радио, – убили Шамиля Басаева. Того самого, что подписал приказ о расстреле русской семьи в нашем грозненском дворе.

Я вспомнила подругу своей матери Валю и ее дочку Аленку. Цена их жизни – обставленная квартира. Если бы не вступился старик Идрис, которого забили прикладами чеченские боевики, они бы погибли. А так потеряли все имущество, скитались, но остались живы.

– Хитрость и мужество Шамиля Басаева, без сомнения, войдут в школьные учебники, – была уверена Тома. – Некоторые русские заложницы из захваченного роддома впоследствии называли своих сыновей именем Шамиль, в честь отчаянного чеченца.

Соседей интересовали наши дела. Пришлось рассказать, что в фирме «Беста», где мы оформляли жилье, руководство состоит из махровых аферистов, которые взяли у нас деньги и неправильно заполнили документы.

29 июня я поехала в магистрат. После пяти часов стояния в очереди мне выдали документы. Обнаружив ошибки в бумагах, я бросилась к начальнице:

– Как так вышло?

– Извините, – ответила она. – Недоглядела. Теперь документ изменению не подлежит!

Она наотрез отказалась мне помочь.

Я мечтала попасть в туалет, так как пробыла в магистрате достаточно долго. Но он оказался заперт.

– Туалет только для сотрудников. Остальные приземляются в ближайших к магистрату кустах, – объяснила секретарь.

Еле-еле мне удалось дозвониться в фирму «Беста». Никто не брал трубку. Прошло еще два часа. Затем явились беспардонные дельцы из «Бесты». Глава магистрата набросилась на них:

– Как вы посмели такое зло сделать людям? За их же деньги! Везите нотариуса и разграничивайте жилье! Как было в предпоследнем договоре!

Сотрудники «Бесты» пообещали:

– Хорошо. Мы сделаем.

Но как только мы вышли из магистрата, они сразу набросились на меня:

– Расплакалась, выдра! Хрен мы будем что-то переделывать!

Они сели в машину и укатили.

– Зато у вас есть прописка! – завистливо сказала Зинаида. – Мы – бомжи уже много лет. Ни работы, ни пособия на ребенка. Я пенсию получаю, поскольку прописана у подруги, в ее жилье. Половину пенсии за это отдаю каждый месяц!

Сельскую прописку мы получили. Любовь Андреевна выписала меня со своей жилплощади, лучезарно улыбаясь. А у мамы взяли отпечатки пальцев и потребовали справку из ФСБ, что она не чеченский террорист.

Слава богу, мама не оказалась «чеченским террористом», и ее прописали. За нас вступилась Любовь Андреевна.

– Что вы издеваетесь над человеком! Она не террорист, она инвалид! – закричала маклер, и маме поставили на бумажку нужную печать.

Семья Зинаиды, слушая мои рассказы, простодушно посмеивалась. От соседей пахло дешевым крепким самогоном. На руках у бабушки сидел Димка и вдыхал перегар, улыбаясь беззубым ртом.

– Никак не могу понять, – спросила я, – зачем Ворон сушит укроп на балконе?

Истерический смех соседей разбудил сторожевых псов, которые начали истошно лаять в такт.

Антон, услышав мой вопрос, покатился по траве и потерял леопардовые сланцы. Моя мама, выйдя из подъезда, изумленно, как и я, посмотрела на односельчан.

– Это же конопля! – отсмеявшись и чуть не выронив внука, объяснила пенсионерка Зинаида. – Ворон с детьми выращивают ее, собирают, вяжут пучки, сушат и продают на ярмарке. Это они ее на просушку повесили.

Я отказывалась верить своим ушам. Я видела детей Ворона – учеников младших классов. Смуглому кудрявому сыну Ворона было одиннадцать лет, а девочке со светлой косой и лучистыми голубыми глазами – она походила на погибшую мать – около девяти.