Полина Жеребцова - 45-я параллель

В редкие выходные к нам приходили друзья. Мама подшучивала над моей влюбленностью в Николя, а я старалась не обращать на это внимания. Николя был обходителен и не позволял себе ничего лишнего.

Захар шутил, рассказывал байки из жизни альпинистов, а мы с мамой делились информацией, как выжить на войне.

– Листья свеклы – съедобны, крапива – съедобна, дикий чеснок, похожий на траву, можно есть! Эти знания еще пригодятся! – Мама сидела с важным видом во главе стола, а я разливала чай.

– Ой, тетя Лена, не дай бог! – качал головой Захар.

– Елена Анатольевна, – попросил Николя, – расскажите, как готовить еду, если война.

– В обычном понимании еды нет, – встряла я.

– Осенью в садах и огородах есть листья свеклы, капуста, – объяснила мама. – Можно лепить вареники. Летом фрукты и ягоды, весной лук и петрушка. Хуже всего зимой. Нужны консервы. Снег можно пить, растапливая его на печке. Не забудьте процедить через марлю или другой материал.

– Печку с дровами следует топить на рассвете, в туман, иначе по дыму будут вести огонь. Многие погибали, кто плохо соображал, – напомнила я.

– А хорошее на войне было? – спросил Захар.

– Как-то во вторую чеченскую русские солдаты принесли нам консервы – две банки. Сказали, что их начальство за доллары продает чеченским боевикам еду, а солдатам остается половина пайка. И что они посовещались и решили принести нам поесть, потому что мы от голода падаем. Нас было одиннадцать человек, мы на эти консервы набросились. Я до сих пор благодарна этим ребятам, которые нас пожалели. А чеченские боевики в свое время приехали к нам во двор под обстрелом, взяли наших раненых соседей, отвезли в больницу. Спасли. Потом они где-то нашли молоко, разлили его в пластиковые бутылки и под обстрелом бегали, спрашивали, в каких подвалах есть дети. Ставили бутылку молока и убегали…

– До сих пор помню этих людей, – подтвердила мама.

Под окнами крутилась Валя.

– Заходи! – позвала я ее.

– У вас гости? – спросила девочка.

– Это наши друзья – Захар и Николя.

Валя, забежав к нам, принялась баюкать Одуванчика и Полосатика.

– Карину не нашли? – поинтересовался Николя.

– Увы. Ее новорожденные котята погибли. Мы не смогли их выкормить. Малыши умерли от голода. Я кормила их молоком из пипетки вечером, утром и ночью, а затем убегала на работу. Двенадцать-тринадцать часов без еды они не выдержали.

– Грустно.

– Да. Если бы Эверест разрешил их оставить в подсобке…

– Помнится, он вас выгнал на улицу ночевать.

– Жестокие сердца, – сказала девочка Валя, слушая нашу беседу.

Дочка хозяев целый день находилась в школе, и оставить котят ее семье мы тоже не могли.

Угостив Валю печеньем, мы с Николя вышли за калитку.

– После войны я действительно думаю о людях плохо.

– Нет. – Николя щелкал зажигалкой, чтобы закурить: – Ты слишком добра, а вокруг одни черти.

Он был одет в поношенную куртку цвета весенней листвы, которая очень шла к его зеленым глазам.

– Я боюсь ошибиться.

– Разве прорицатели ошибаются? – Сигарета в его губах ожила, огонек в темноте походил на звездочку.

– Еще как! – Мне хотелось дотронуться до Николя, но я сдержалась. – Однажды я шла по бульварной аллее, которая разделяет проспект Карла Маркса. Там весной в фонтанах плещется вода, вырываясь из пасти гигантских позолоченных рыб…

– Это аллея дельфинов. Рядом есть чудесный фонтан «Купающиеся дети». В Ставрополе проспект Карла Маркса – самая старая улица.

– Я шла зимой, когда наледь покрыла кованые фонари и скамьи с чугунными опорами. Мне хотелось как можно быстрей спуститься к Нижнему рынку в домик-конюшню. Щеки покраснели от кусачего ветра, руки мерзли в теплых перчатках. Я – человек юга, мне трудно было привыкнуть к местной погоде.

Заснеженная аллея уводила меня вниз по склону. Примерно в середине пути я увидела старика. Он лежал лицом вниз, а мимо по трассе проезжали машины.

– Что ты сделала? – спросил Николя.

Его сигарета погасла, и он закурил вторую.

– Я решила, что старик русский и, вероятней всего, он пьян. Нам в школе, куда я бегала под бомбежками, говорили, что все русские – горькие алкаши. Внушали, что трезвый и разумный русский – это сказка. Ненависть и стыд заполняли детские сердца. Мне хотелось доказать, что я – чеченка. Каждый год, хороня погибших соседей, я слышала призывы убивать всех, кто говорит по-русски. Кутаясь в длинные юбки и платки, я все больше привязывалась к чеченскому миру.

– Возможно, многие не помогли бы старику даже без этих сложностей, – попытался утешить меня Николя.

– Но я все время анализирую то, что происходит. Каждая ситуация создается не просто так. Это тест, урок, и если не заметить его, то придется сдавать «экзамены» снова и снова.

– Что ты вынесла из того урока? – Николя заметил, что я дрожу от холода, снял с себя куртку и набросил мне на плечи.

– Идя мимо памятника Пушкину, расположенного на южном склоне Крепостной горы, я рассуждала о том, что русский старик – алкоголик и мне, праведной девушке из Чечни, не пристало помогать такому человеку.

Если он замерзнет под февральской метелью, значит, таков удел от Аллаха. Может быть, джинны закружили его, ведь он не мусульманин и позволяет себе пить спиртное. Но на повороте к домику-конюшне в душе что-то дрогнуло. Я развернулась и побежала обратно. Мне стало все равно, пьян ли этот мужчина. Русский он или немец, чеченец или араб.

Пришлось бежать вверх по холму. Я опять посмотрела на памятник Пушкину, засыпанный снегом, и вспомнила, что великий поэт был в Ставрополе дважды. Как же я могла пройти мимо и не помочь старику, будто не читала стихи о пустомелях, которые кичатся своей благопристойностью, вместо того чтобы быть порядочными людьми. Я испугалась, когда не увидела старика. Оказалось, что он прополз несколько метров и лежит за кустами. На нем было светлое пальто с каракулевым воротником. Нитевидный пульс едва прощупывался.

К моему несказанному удивлению, спиртным от него совершенно не пахло. Если человеку плохо с сердцем, его нельзя тревожить, перемещать, поэтому я начала звонить в «скорую помощь». Гудки шли, но ответа не было. Старик открыл ясные голубые глаза и сказал: «“Скорую помощь” вызывать не надо, помогите мне подняться». Он напомнил мне моего дедушку Анатолия, погибшего в больнице под обстрелом.

Бросив телефон, я начала поднимать старика и сумела посадить его на скамейку. «Нет ли у вас воды?» – спросил он. Я уговаривала его поехать в больницу, потому что он пролежал на мерзлой земле слишком долго…

«Три часа лежал», – ответил старик.

В моей сумке нашлась вода и кусочек от плитки шоколада. Старик подкрепился. Оказалось, он вышел на прогулку и у него закружилась голова. Низкое артериальное давление. Он просто не мог встать, хотя был в сознании. Мне стало так стыдно! Я поклялась, что больше никогда не пройду мимо того, кому нужна помощь. Мы поговорили о войнах. Ему было восемьдесят четыре года. Заслуженный житель города Ставрополя, фронтовик. Награжден орденами за участие во Второй мировой. От госпитализации он категорически отказался и попросил позвонить его жене. Симпатичная пожилая женщина быстро прибежала и долго меня благодарила. На прощание старик захотел узнать, почему я вернулась. Я призналась, что вначале приняла его за алкоголика. «Надо мной подшучивают фронтовые друзья, я заядлый трезвенник, – сказал он. – Совсем не пью спиртного». Этот случай заставил меня пересмотреть мои взгляды. Нет плохого народа. Есть запутавшиеся, озлобленные элементы.