Полина Жеребцова - 45-я параллель

Комиссия внимательно изучила заполненные бланки и вынесла вердикт:

– Вы подходите для порнофильма.

– В этот момент мы подхватили куртки, надели штаны… – продолжил Николя.

– Что?! Штаны?!

– Ты не поняла, просто одежду, – быстро поправился Николя и замолчал, а через минуту добавил: – Вот так мы и побежали с улицы Гражданской.

– Они наверняка что-нибудь скоммуниздили, вот и бежали, – вставила свои десять копеек Фаина.

Работа в магазине мотивировала делать записи в дневник.

Привет!

Сегодня, едва я пришла в магазин, на меня и Фаину опять набросились женщины из соседнего отдела:

– Не смейте пользоваться нашей уборной!

– Мы там наводим чистоту!

– Это только для нас!

Фаина побрела мыть полы и стены, чтобы доказать – мы тоже готовы раз в неделю делать уборку. Но над ней стояли продавцы и, выслуживаясь перед своим директором, командовали:

– Это не так! То не так! Ты не умеешь! Делай так!

В итоге Фаину вытолкали из уборной и заявили, чтобы наши работодатели сами мыли унитаз.

Когда явились жена и мать Влада проверить, как обстоят дела в отделе игрушек, я прочитала им стихи, а затем перевела разговор на утренний скандал.

Жена Влада Соня пришла в ярость. Позвонив мужу и вызвав его в магазин, она направилась в отдел парфюмерии, а за ней – свекровь. Директор Арарат и его помощники выскочили навстречу. Присутствие покупателей никого не смутило. Началась рукопашная схватка.

Покупатели, чтобы не огрести по шее, сматывались через открытую дверь.

Старуха свекровь дралась сразу с двумя продавщицами, таскала их за волосы.

– Говняшки! Букашки! Козявки! – то и дело выкрикивала она.

Поднялся страшный вой и визг, направо и налево сыпались удары и оплеухи. Примчавшийся Влад колотил Арарата и его продавцов веником, намоченным в унитазе. Соня отвешивала им пинки. Наконец, раздались просьбы о пощаде.

Парень Фаины, строитель, зашел как раз вовремя. Схватив поверженного Арарата за грудки, он пообещал:

– Я принесу гвоздодер, дверь в туалете вышибу и повешу шторку. Понятно?!

Директор Арарат закивал, что ему все понятно.

Так мы отстояли право раз в день посещать уборную.

После случившегося продавцы и директор в соседнем отделе ведут себя тише воды, ниже травы.

Николя позвонил и пропел испанскую колыбельную по телефону. Наверное, я ему нравлюсь. Почему мы не вместе?

На сотовый телефон пришло сообщение: «Я тебя люблю». Отправитель остался неизвестным.

Я спросила Николя, не он ли отправил послание.

Николя отшутился:

– Ты что?! Это не я. Я тебя терпеть не могу.

И так и не сознался.

Кто же это?

История о драке в магазине ему понравилась.

– Браво! – кричал он в трубку и смеялся.

Ночью мне приснился сон. В доме было две комнаты. Мы с мамой находились в той, что выходила окнами на север, а в южной комнате стояло зеркало в человеческий рост. Я рассматривала деревянное сплошное покрытие, потому что посеребренное стекло было отвернуто к распахнутому окну.

Подойдя ближе, я увидела, как изнутри показалась женщина. Ее изящная ножка в туфельке из черного бархата перешагнула через деревянную раму в нашу реальность. Хихикая, незнакомка подобрала края юбки с оборками и, заметив, что я испугалась, спряталась обратно.

Я проснулась и пожаловалась маме, что опять снится бред. Мы вместе подошли к зеркалу. Из него выглянула та самая женщина и сказала мне:

– Что же ты от своей бабушки убегаешь?

Я ответила:

– Моя бабушка умерла.

Женщина с обидой заметила:

– Я тоже давно мертва! Нехорошо быть такой невежливой!

Бабушка Галина шагнула из зазеркалья.

– Давно я тебя не видела! – сказала она.

– Твоя бабушка у нас на кладбище как королева! – сообщила женщина в юбке с оборками. – Все просят ее совета.

За ними из мира духов пришла прабабушка Юля-Малика, и мы проговорили до рассвета.

В шесть утра я уже спешила на работу. Плюшевые щенки и пластмассовые куклы, яркие машинки и заводные поезда успокаивали меня, создавая ощущение радости, несмотря на распахнутую дверь, откуда веяло холодом. Единственное, что тяготило, это отсутствие возможности писать. Поэтому я брала дневник с собой и, положив его у телефонного аппарата, делала записи.

О том, как лежала с температурой из-за болей в желудке, оттого что ребенком вместо воды пила черный от пожаров снег и ела соленые помидоры. Потому что другой пищи не было. Как не было ни лечения, ни реабилитации, ни компенсации. Никогда ни единой капли алкоголя, невозможность вдоволь поесть любимой жареной картошки, ничего… Боль от овсяной каши! Это было обидно.

Иногда в магазин приходил Николя. Он помогал упаковывать игрушки и делал это намного аккуратней и красивей, чем я.

– У меня бывают приступы паники, несколько раз я хотел покончить с собой, – признался Николя.

– Если тебе нужна моя помощь, только скажи.

Он взял меня за руку.

– Я просто побуду рядом. Ладно?

– Ладно!

Покупатели покрутились и ушли, видимо надеясь, что в наших отношениях что-то прояснится. Я тоже этого ждала. Но Николя вздохнул и сообщил:

– Ты самый лучший друг. Я люблю тебя, как сестру.

Меня это заявление огорчило, но я не подала виду.

Ответила:

– Ты мой самый лучший друг. Можно сказать, что брат.

Продавцы из соседнего отдела извинились и попросили погадать на женихов. Я гадала им по руке, и все совпало.

В обеденный перерыв, по просьбе Фаины, я закрыла глаза и мысленно спросила, что делает ее парень. Увидела его сидящим и заполняющим бланки. Он был одет в сине-серую строительную одежду. Фаина тут же позвонила ему по телефону и спросила:

– Что ты делаешь?

Он:

– Целый день кирпичи клал. Очень устал. Сейчас сел заполнять бумаги. Нужно рабочие комбинезоны купить!

– А какого цвета на тебе одежда?

(Фаина ее никогда не видела.)

Он ответил:

– Сине-зеленого!

Цвет почему-то преломился.

Фаина полчаса отходила от того, что услышала. Я тоже, потому что не очень верю в свои способности.

Вечером напарница предупредила меня, что несколько дней не придет в магазин. Милиция обнаружила их жилище. Вещи с чердака выбросили. Она и ее парень будут искать угол, где ночевать.

Ежедневно до часа ночи я писала письма. В знаменитую «Новую газету», в фонд Солженицына, одному из ведущих российских режиссеров и по другим адресам.

Режиссер когда-то знал семью моей матери. Мама дружила с его женой. Теперь он стал важной птицей и не отвечал выжившим под бомбами. Богатство и слава портят людей, в бедности дружба искренней.

– Мы общались. – Мама, лежа на разломанной спинке дивана, вспоминала молодость. – Он предлагал мне сниматься в картинах, но я отказалась. Наша семья была строгая, бытовало мнение, что актеры – свободные люди, среди них много интриг, флирта. Родители были против такой работы.