Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Согласилась, и мы бы жили в Москве, – ответила я, заклеивая очередное письмо.

– Возможно, выбери я другую судьбу, у меня бы родился другой ребенок, а вовсе не ты.

– Мам, у меня есть надежда. Знаешь, никто не верит, а я верю. Булгаков скончался, так и не увидев своего главного труда напечатанным! Спасибо, его жена смогла сохранить рукописи. Я тоже храню дневники, которые боятся издавать и советуют сжечь, но я знаю, что придет время и они будут знамениты на весь мир.

– Ты неисправимый романтик, – сказала мама и зевнула.

Я укрыла ее одеялом и отправилась на кухню варить фасолевый суп с жареным луком. Это была наша еда на несколько дней.

Я решила, что утром нужно отправить письма с молитвой. Может быть, кто-то их прочитает…

Засыпая, я погрузилась в сон, сотканный для меня разбушевавшейся декабрьской метелью. Недоуменно я рассматривала женщину в платье с открытыми плечами. Ее волосы были уложены наверх и открывали длинную шею. Незнакомка счастливо улыбалась. Ее осанка была статной, а поступь величественной. Кажется, женщина шла к чему-то, похожему издали на сцену театра…

Всматриваясь в ее лицо, я почувствовала, что являюсь всего лишь мыслью и витаю в воздухе, перемещаюсь в пространстве, а эта женщина – я. Аллах, как можно быть с обнаженными плечами и без платка? Что я вижу?!

Я сделала глубокий вдох и поняла, что стою в свете софитов перед огромным залом.

– Что я здесь делаю? – тихонько спросила я.

Помощница, крутящаяся неподалеку, всплеснула руками:

– Как же! Сам король вручает вам Нобелевскую премию!

В этот момент я отчетливо поняла, что мои чеченские дневники изданы. Изданы! И сейчас я должна произнести речь. Открыв рот и удивляясь самой себе (английский я практически не знаю), я произнесла на чистом английском:

– Благодарю вас, дамы и господа! Эта книга была самой важной для меня, для всех, кто пережил страшные войны на моей родине. Для русских, чеченцев, ингушей и представителей всех других национальностей! Это наша общая трагедия! И мне удалось рассказать об этом!

Николя позвонил мне за сутки двадцать шесть раз – я начала вести подсчеты.

Он сказал:

– Я хочу слышать твой голос!

Николя боялся этого мира и притягивал к себе его темную сторону. Я пыталась помочь ему справиться с приступами паники, советовала задерживать дыхание и представлять, что он находится на дне океана, под толщей воды, где его никто не потревожит. Но главным утешением для Николя оставались сигареты. Он курил их в невероятном количестве.

Я начала замечать перемены в себе. Нарастало чувство раздражения и неприятия окружающих. Их реакции были слишком замедлены. Поскольку на войне опасность поджидала каждую секунду, я привыкла мыслить по-другому. Быстро. Стремительно.

В магазине игрушек меня раздражало радио с непристойными песенками, больше пригодными для панели, чем для образованных людей.

Неумение окружающих осознать ценность и быстротечность жизни повергало в уныние.

Несколько раз я теряла сознание. Нет работы – нет еды, мы погибнем. «Как солдату, мне нужно держаться до последнего», – решила я.

Порой мне стало чудиться, что я слышу взрыв. Тот, который произошел годами ранее. Тогда я оглохла на трое суток. Волна из прошлого будто накрывала все вокруг. И с трудом различались голоса и мелодии пошлых песенок. Безумно хотелось тишины… Тишина! Это была недоступная радость. Радио гремело целый день, и приходилось перекрикивать его, общаясь с покупателями. Остальные продавцы любили шум, тонули в нем, чтобы забыть о своих проблемах, а мне было необходимо спокойствие. От громкой музыки холодели руки, начинала кружиться голова, немели губы. Я не понимала, почему это происходит со мной…

Я вздрагивала, будто рядом разрывалась бомба. Однажды, вздрогнув от разрывов снарядов, слышных только мне, я, упаковывая игрушки, сильно порезала руку.

В полдень наш магазин посещала Марина. Эта женщина жила тем, что готовила обеды на дому, а затем ходила по торговым точкам и предлагала тарелку еды за двадцать рублей. Таская на себе тяжелые бидоны и посуду, Марина сгорбилась и выглядела не по годам старой.

Моя мать напросилась к ней в помощницы, и Марина разрешила ей чистить картошку и делать салаты за порцию еды раз в день.

Из «Пружинки» маму прогнали при проверке документов, поскольку она не была официально оформлена.

Я спросила Влада и Соню, когда со мной рассчитаются за отработанный месяц.

– Не торопись, – ответили они. – Жди!

Мизерной зарплаты не хватало, чтобы досыта питаться, и мама опять начала твердить о самоубийстве.

А мне хотелось сделать всем друзьям и знакомым небольшие сувениры-подарочки, и еще я ждала, что меня оформят по договору, как обещали.

В течение дня мама несколько раз звонила в отдел игрушек и плакала, что не выдержит больше оскорблений и преследований. Я просила ее: оставь тему чеченской войны в разговорах с соседями. В Ставрополе мало знают правды о войне. Мама меня не слушала.

– Не могу так жить! – ревела она.

Выслушав ее, я попыталась сломать ненавистное радио, но меня ударило током. Это было похоже на укус пчелы. В детстве меня жалили пчелы, когда я бегала на поле с цветами и там кружилась.

В кружении я чувствовала сверхъестественную мощь.

После рабочего дня я отправилась в Медакадемию, где мама по вечерам убирала. Тоже, разумеется, без оформления. По дороге мне встретились Захар и Николя. Они были расстроены и голодны. Я сунула в карман Николя мелкие деньги. Он хотел вернуть, но я оттолкнула его. Тогда Захар и Николя погнались за мной, но я оказалась ловчее: вбежала в Медакадемию и закрыла засов.

Помогла маме вымыть зал и коридоры, так как она мучилась от сердечного приступа.

Вечером друзья позвонили по телефону, благодарили, а я рассказала им, как Фаина меня спасла. Шел девятый день моей работы. Соня с покупательницей стояли по одну сторону витрины, а я и напарница – по другую. Мы показывали женщине очень дорогой набор игрушек «Железная дорога» (его стоимость равнялась моей месячной зарплате). В наборе были вертолеты, машинки и поезд. Я достала одну из пластмассовых машинок, а она хрустнула и разломилась пополам в моих руках.

Соня повернулась ко мне:

– Эй ты, чеченка! Осторожней! Не поломай мой товар!

Я побледнела:

– Кажется, уже…

Фаина, стоявшая рядом, все видела. Пихнув меня ногой, чтобы я закрыла рот, она громко спросила:

– Уважаемая Соня, подскажите, где здесь продаются пирожные?

Хозяйка своим ушам не поверила:

– Что за дерзость?! Пирожных ей захотелось?! Ну-ка работать!

Воспользовавшись ситуацией, я сунула сломанную машинку обратно в коробку.

– Хороший человек – большая редкость в наши дни, – сказал Николя, выслушав меня. А затем предложил: – Приходи к нам в гости. У тебя ведь завтра выходной? Захар испечет пирог, а я обещаю не ругаться матом.