Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Буду посудомойкой! – гордо объявила она. – В кафе можно питаться остатками еды и там же спать.

– Спать?! – удивился Насух.

– Зарплата маленькая, комнату невозможно снять. Но хозяин разрешил ночевать в подсобке.

Николя и тетка Нюся отправились провожать ее на автовокзал, откуда уезжали старые круглые автобусы желтого цвета. Мать ругалась нехорошими словами и одновременно осеняла дочку крестным знамением.

В шестнадцать Николя понял, что утешение есть в играх с Тимуром и домашних делах с поседевшей Улой. Бабушкины жалобы и звонкие крики племянника прерывали одиночество. Остальное время в своей комнате, где воздух был сине-серым от постоянного табачного дыма, Николя напевал по-испански и по-французски, самостоятельно освоив два иностранных языка.

По вечерам он ходил на кладбище. Словно некая сила тянула его туда безо всякой нужды: никто из родных не был похоронен в чужой земле, да и само кладбище не представляло собой живописный уголок.

Деревянные кресты зимой заметала вьюга, а летом там рос бурьян. Но среди могил его сердце успокаивалось, дыхание становилось ровным, и, начитавшись Эдгара По, Николя ждал, что произойдет нечто особенное, необъяснимое, о чем люди долго спорят или совсем не говорят. Особенно ему нравилось приходить сюда зимой в полночь и бродить среди тех, кто совершил переход в подземное царство.

Холодным декабрьским вечером Николя отправился с ребятами на пятничную дискотеку в клуб, над центральным входом в который красовался барельеф с изображением Ленина. Владимир Ильич сверху смотрел на входящую молодежь, крепко держащую в руках бутыли с самогоном и дешевым портвейном. Самогон гнали в Авроре все, и подростки таскали у старшего поколения двухлитровые пластиковые бутылки с алкоголем, называя русский самогон модным словечком «саке».

– От слова «ссать»! – ерничал Николя.

По вкусу горько-кислое пойло несильно отличалось от мочи.

Портвейн в ларьке у автобусной остановки покупали те, кто жил на широкую ногу. Разлитый в черные стеклянные бутылки, портвейн выглядел более респектабельно, чем самогон. Парни и девушки проходили в неотапливаемый зал, где гремела музыка, а принесенный алкоголь оставляли в маленькой комнатке, куда можно было в любой момент пойти и утолить жажду.

По праздникам в сельском клубе царило веселье, а перед выборами сюда приезжали региональные политики и депутаты в поисках избирателей.

Единственный работающий фонарь в поселке освещал клуб, отчего на Ленинской лысине играли слабые блики.

Николя заглянул в заветную комнату и увидел, что несколько парней уже изрядно приняли на грудь. Их речь, более похожая на звуки, издаваемые коровой Маней при родах, изобиловала матом и сленгом. Окажись в этих забытых Богом местах иностранец, он ни одного слова бы не понял.

На танцевальной площадке изо рта шел пар. Девушки и парни танцевали не раздеваясь – в валенках, куртках и пальто. Но Николя по опыту знал, что скоро станет жарко от спиртного и под любимую песню сельских девчонок начнется стриптиз, в котором может участвовать каждый желающий.

Николя не рискнул снять шапку и шарф и пожалел, что не любит самогон. Ощущение, что он чужой на этом празднике жизни, не покидало его ни на минуту.

Света и Люба, две сельские звездочки-зажигалки, трезвым образом жизни похвастаться не могли. Они влезли на деревянные табуретки и по очереди стащили с себя курточки. Размахивая ими в воздухе, извиваясь и привлекая к себе внимание, юные создания задорно хохотали. После курток настал черед шапок, свитеров и лосин. Гремело модное в поселке Benny Benassi «Satisfaction». Люба и Света остались в юбочках и бюстгальтерах и, задирая и без того короткие подолы, делали манящие движения бедрами.

Под любимую песню в углах танцевального зала парочки затевали сексуальные игры, не стесняясь присутствия посторонних.

Такой была юность Николя: стриптиз юных куртизанок Авроры, выпивка и травка. Несмотря на имеющуюся возможность, женской лаской Николя так и не воспользовался.

В клубном туалете с разбитыми стеклами завывал ветер, и к горлу подступала тошнота. Оттолкнув пьяную мастерицу интима лет пятнадцати от роду, Николя выбежал на свежий воздух. Пьяненькая девица осталась стоять на коленях и с недоумением разразилась нецензурной бранью вслед неучтивому кавалеру.

Позор был налицо. Николя старался не думать об этом, хотя мысли все время возвращали его в лесную сторожку, туда, где развлекались Даша и Степан.

Круглые часы на потрескавшейся внешней стене клуба показывали девятый час вечера. Искоса взглянув на них, Николя решил вернуться домой по старой кладбищенской дороге. Покойников хоронили часто. Народ безбожно пил горькую от нелегкой жизни. Единственное функционирующее кладбище во всей округе находилось в Авроре. Умерших от самогона, сбитых машинами, замерзших в снегу привозили сюда. Снег на проселочной дороге прибился под тяжестью грузов, и возможность передвигаться здесь была самая лучшая, тем более что коммунальные службы не работали со времен распада Советского Союза.

В свете луны, как инопланетный монстр с железным хребтом, возвышалась телевышка на холме. В детстве Николя покорил ее, взобравшись по вертикальной лестнице на зависть другим мальчишкам. Он оглядел окрестности с высоты пятидесяти метров! Вспомнив это, Николя не почувствовал гордости. Была лишь досада, что чуть не довел родную бабку до инфаркта. Ей пришлось вызывать «скорую помощь». Отец, узнав о «подвиге» сына, погнался за ним по улицам с ружьем. Николя поймал и запер в погребе старший брат. Наверное, поэтому проступок запомнился так ярко. Словно все произошло только что.

Ула вернулась из больницы на третий день. Именно она освободила заложника и повела кормить хинкали – традиционным мясным блюдом народов Кавказа.

На поселок с телевышки транслировалось два канала, и оба с жутчайшими помехами, поэтому местные жители привыкли бить телевизор руками и обувью, пытаясь поймать сигнал.

Несколько раз Николя оглянулся, ему показалось, что приближается автомобиль, но на дороге никого не было. Около кладбища всегда атмосфера мистики, успокоил он сам себя, прибавляя шаг. И в этот момент позади него зажглись фары, словно глаза эриний, машина резко увеличила скорость, раздался хлопок, и Николя приземлился в сугроб.

Мелькнула догадка, что на него вышли люди, которым изрядно насолил старший брат, и смерть из детских видений лукаво усмехнулась из-под черного капюшона.

Стараясь понять, что происходит, Николя обратился к тому, что было прожито, переживая это заново, фрагмент за фрагментом. Так всегда бывает, когда нервная система пытается восстановиться и человек видит мозаику прошлого. Ула часто говорила, что воспоминания заперты в Башне памяти. Эта Башня простирается до самого неба. Каждый кирпичик – наш поступок. Чтобы вспомнить тот или иной год, следует проникнуть сквозь перекрытия, спуститься с высоты, упасть на днище и просочиться сквозь камни, подобно бестелесному духу.