Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Ты уверен? – разъярился таксист. Остановил машину и приказал: – Проваливайте отсюда!

Захар и Николя оказались на заснеженной трассе.

– Ах так, значит! Да пошел ты на хер! – кричал Николя вслед машине, растворяющейся в надвигающемся урагане.

Пройдя пару километров, парни так и не смогли поймать попутку до Ставрополя. Все водители равнодушно проезжали мимо.

Населенные пункты пропали из поля видимости, и только дорожные знаки время от времени оповещали о том, что Захар и Николя находятся между городами.

Они шли вперед на голом энтузиазме. Ветер хлестал по лицу жестким зернистым снегом, отчего слезились глаза. Легкая одежда не спасала от ледяных потоков, пробирающих до костей. Непослушными руками Николя вынул из пачки сигарету. Пока он тщетно пытался прикурить ее тремя последними спичками, Захар отважился сходить в туалет.

– Что за ерунда? – недоуменно воскликнул Захар, обнаружив кусочки льда в нижнем белье. – Кажется, у меня там все замерзло.

– Угу. – Николя настойчиво чиркал драгоценными спичками, которые с легкостью задувались ветром.

С трудом они добрели до заправки. Рядом с ней располагалось придорожное кафе. На заправке трудились мигранты – таджики и узбеки. Парни попросили телефон, чтобы позвонить. Им разрешили.

Николя дрожащими руками набрал по памяти номер Короля-Эльдара.

Длинные гудки множили неизвестность.

Наконец трубку на другой стороне подняли, и он услышал знакомый голос:

– Кто смеет?!

– Я, – залепетал Николя, задохнувшись от радости и страха одновременно. – Это я, Насух… Если я вам дорог, приезжайте. Мы на краю гибели. Мы голодные. Уж лучше ты нас убьешь, чем мы замерзнем в снежном аду.

Старший брат молчал.

Несколько секунд показались Николя вечностью. Он тоже молчал. А затем сказал:

– Мы находимся на трассе Ростов – Ставрополь. Примерно в пятнадцати километрах от Ростова. Здесь заправка и кафе.

Король-Эльдар ответил кратко:

– Приеду!

Рабочие автозаправки, невольно ставшие свидетелями разговора, не сговариваясь, порылись по карманам и дали парням немного денег.

Захар и Николя купили сэндвичи с ветчиной и, сидя за столиком в кафе, вспоминали, как питались на свалке и жили в сараях на берегу реки.

Через три часа приехал Король-Эльдар и, не сказав ни слова, открыл дверь «Тойоты». Всю дорогу он молчал, и Николя с Захаром не проронили ни слова, держась за руки на заднем сиденье.

В Авроре их приняли как дорогих гостей. Бабушка Ула напекла пирогов с капустой и мясом. Подросший Тимур с младшими сестренками просились на руки и показывали игрушки. Николя сказал, что они с Захаром любовники и никогда не расстанутся. Лиана, осознав, что это не просто слухи, упала в обморок, остальные оказались сдержаннее. Король-Эльдар сразу ушел, не желая принимать участие в празднике по поводу возвращения блудного брата.

Бабушка Ула обняла по очереди Захара и Николя:

– Что бы вы ни делали, я все равно люблю вас, внучки́!

Но печаль была неизбежна: у отца обнаружили рак. Болезнь прогрессировала, и врачи дали не больше месяца. На днях, еще не подозревая, что Николя вернется, отец заставил Короля-Эльдара поклясться на Коране, что тот никогда не причинит зла младшему брату.

«Такова моя предсмертная воля», – написал отец на листке бумаги.

Король покорно склонил голову и торжественно произнес клятву, скрепив ее именем Аллаха.

Отдохнув несколько дней на свежих простынях в уютном доме, где постоянно пекли и варили, Захар в сопровождении членов банды Короля-Эльдара уехал. Ему захотелось обнять мать и сестру, чтобы они узнали – он жив.

Николя считал часы до его возвращения и сочинял стихи:

Через неделю Захар вернулся с вещами и привез два серебряных перстня.

Оставшись вдвоем, они прочитали молитву о любви и обменялись кольцами.

Король-Эльдар снял им комнату в Ставрополе подальше от родственников и общих знакомых.

Я проснулась утром в комнате Фроси и выглянула в окно. 1 января 2006 года ставропольские улочки оделись в туманы, а липы, клены и тополя нарядились в снежные бурки. Наверное, так выглядит русская зима, подумалось мне.

Комната Фроси была маленькой, но уютной. Полки с книгами и блокнотами занимали все обозримое пространство. Не преодолев природного любопытства, я взяла в руки альбом со стола и открыла его наугад. Внутри оказались чудесные пейзажи, мистические образы и библейские сюжеты.

Она рисовала простым карандашом.

Постаравшись не разбудить маму, я проскользнула на кухню.

Я люблю пить чай, заваривая его, как принято у нас в Чечне: вначале заварной чайник ошпаривают кипятком, для того чтобы фарфор согрелся. Потом кипяток выливают, а на дно чайника насыпают душистые гранулы и вновь наливают кипяток, напоследок укутав чайник кухонным полотенцем. Чай получается ароматным, насыщенным и необыкновенно вкусным.

В поисках полотенца я открыла дверцы навесного шкафа и обомлела: рядом с чашками стояла музыкальная шкатулка.

«Динь-динь-динь, – пропела она, едва я крутанула ручку. – Динь-динь-динь…» Внутри завертелся белоснежный единорог с золотыми копытами. Я убрала шкатулку в шкаф.

Какому автору удается встретиться с персонажами своих произведений? Узнать их горести и увидеть в них свет? Я сотворю из жизни – искусство, описывая всех, кого встретила на пути. Мой дневник сохранит каждую из историй.

– Знаешь, я правда считаю тебя своей сестрой.

Обернувшись, я увидела Николя.

Он стоял в проеме кухни, поправлял рубашку и смотрел на меня. В его огромных зеленых глазах, обрамленных густыми черными ресницами, было столько великолепия, что я задохнулась от нежности.

– Никогда и никому не позволю тебя обидеть, – сказала я, обнимая его.

Каштановые волосы Николя, пропахшие ягодами можжевельника и сандала, сережка в виде ладьи, аромат классического «Kenzo» – все стало родным и важным для меня, стало частью моего мира.

Между нами не возникало двусмысленности: ему не нравились девушки в обычном понимании, а я принимала его таким, каким он был.

Расскажи мне парни свою историю в самом начале, вряд ли мы подружились бы: связывающие меня путы строгого воспитания, запрещающего любить и выставлять свои чувства напоказ, порицание минимального отклонения от допустимой «нормы» уничтожили бы все прекрасное.

Но сейчас, слава Богу, все было иначе.