Евфимия - Тайны монастырей. Жизнь в древних женских обителях

Надо сказать, что книги для внеклассного чтения не пылились на полках впустую, а действительно читались. Так, по данным на 1904 год, в течение года из библиотеки было выдано тридцать три книги. Из тридцати четырех девочек, учившихся в это время в монастырской школе, книги для внеклассного чтения брали семнадцать человек – половина учащихся. Это подтверждает сведения, приведенные в отчетах о монастырской школе, – что «книги для внеклассного чтения учащимися читаются». Так что, пожалуй, прав был дядюшка Яков из известного стихотворения Н. Некрасова, уверявший: «Букварь не сайка, а как раскусишь, слаще ореха!» Как видно, это знали и понимали и пинежские девочки-книгочейки.

Учебный год в монастырской школе заканчивался экзаменами по Закону Божию и церковнославянскому языку. Кроме устных экзаменов, выпускницы выполняли письменные работы по «русскому языку и счислению». Тем, кто получал хорошие отметки, выдавалось свидетельство об окончании школы; неуспевающих оставляли в школе на второй год. Хотя, как упоминалось выше, курс обучения в монастырской школе был рассчитан на год, но учениц младшей группы, успешно сдавших экзамены, могли переводить для дальнейшего обучения в среднюю или даже сразу в старшую группу. Таким образом, для способных учениц младшего возраста обучение в монастырской школе могло длиться не один год, а два или три.

Читатель вправе спросить: а влияло ли на учениц пребывание в монастырских школах? Имеются документальные сведения о том, что учащиеся Сурской монастырской школы действительно отличались по поведению от своих необразованных сверстниц. Согласно отчетам о деятельности школы, «в окончивших курс девочках заметна более чистоплотность и чистота в помещениях и есть хорошие сознательные помощницы матерям, а также частое посещение храма Божия, особая отличительная вежливость от неучившихся».

В числе книг для внеклассного чтения находилось жизнеописание княгини Наталии Долгорукой – будущей схимонахини Нектариии

Безусловно, это было связано с тем, что в школе не просто давали знания, а учили жить по заповедям Божиим. Ведь, по словам святителя Николая Сербского, « ущерб в вере человека вызывает непременно ущерб в характере. Ибо как река связана со своим источником и свет с солнцем, так и моральная жизнь – с верой » [25]. Бывало и так, что девочки из старообрядческих семей после обучения в монастырской школе переставали придерживаться старых обрядов. Так произошло с Пелагеей Дорофеевой.

А еще случалось, что бывшие ученицы школы не желали покидать полюбившийся им Сурский монастырь и просили игуменью оставить их там уже послушницами. Например, Параскева Новикова из села Слуды, окончив школу, «домой так и не вернулась, осталась в обители, где научилась хорошо столярничать» [7]. Свидетельством тому, что ее пример был не единственным, является письмо игуменьи Порфирии к праведному Иоанну Кронштадтскому, в котором она сообщает: « Сурские девицы молодые по 17-му году просятся в монастырь: почти все наши школьницы, принимать их или нет? Трех я уже взяла, очень бедные сироты две ». Видимо, какой бы тяжелой и суровой не представлялась стороннему человеку жизнь в монастыре, для этих девочек время, проведенное в нем, было самым счастливым, и монахини относились к ним лучше, чем те, кто окружали их в миру.

Завершая рассказ о Сурской монастырской школе, стоит упомянуть о том, что она пользовалась популярностью среди жителей Пинежья. Об этом свидетельствует письмо, посланное праведному Иоанну Кронштадтскому 9 сентября 1908 года о. Георгием Маккавеевым, который сообщал, что «желающих девочек учиться и счету нет, а прием только 4 человека». При этом «некоторые лица просили принять их дочерей, не учившихся в этой школе, лишь поучиться рукоделию». Так что инициатива северных женских обителей в создании школ поддерживалась местным населением – ведь это давало крестьянским детям шанс стать грамотными и, возможно, выбиться в люди.

Безусловно, просветительская деятельность северных женских монастырей могла быть более активной и распространенной. Однако после установления на Севере советской власти монастырские школы и монастыри были закрыты и уничтожены. Правда, в Архангельской епархии во время Гражданской войны игуменья Сурского Иоанно-Богословского монастыря Серафима (Ефимова) пыталась возобновить занятия в монастырской школе. В одной из атеистических работ 40-х годов ХХ века упоминается о том, что в период иностранной интервенции «игуменья Иоанно-Богословского женского монастыря (Пинега) просила отдел народного образования вернуть ей отчужденную монастырскую школу» [1].

Тем не менее это было не возрождением, а агонией Сурской монастырской школы. По воспоминаниям Пелагии Дорофеевой, когда в Суру пришли красные, в школе шел урок. Послушница Мария Максимовна (вероятно, речь идет о Марии Красильниковой) велела девочкам стать на колени и молиться, а сама побежала к игуменье. Перепуганные ученицы отчаянно молились Богу, тем более что у входа в школу красные поставили вооруженного часового. К счастью для Пелагеи, ее вызволила бабушка. Но часовой согласился отпустить девочку лишь после того, как получил от ее бабушки хлеб, а также обыскал ее школьную сумку…

Впрочем, после этого « воспитанницы учились еще около года. Потом в монастыре открыли лазарет и навезли раненых. Сидят они, бывало, на уроках, а бойцы заведут патефон да песни революционные поют. Какая тут учеба! Вот их и распустили. Посоветовали в сельскую школу идти. А там ребята и девки – все вместе » [7]. Учительница Мария Красильникова впоследствии была арестована и, вероятно, погибла в ссылке. Мученическим был конец и о. Георгия Маккавеева, и бывшего диакона-учителя Петра Никольского, к тому времени уже священника…

Вот и подошел к концу рассказ о просветительской деятельности северных женских обителей. Возможно, благодаря этому читатель смог увидеть северных монахинь не только неутомимыми труженицами, молитвенницами, милостивыми к оступившимся людям, но еще и просветительницами местного населения. Конечно, кто-то может сказать, что большинство северных женских обителей сделало не так уж много «на ниве народного просвещения», как этого хотелось бы нам. Но поспешу поправить – они просто-напросто не успели сделать слишком многого.

Кто знает, сколько грамотных людей появилось бы на Пинежье, просуществуй Сурская монастырская школа еще хотя бы лет двадцать? Или сколько учительниц могли бы выпустить епархиальные училища Вологодчины, созданные на базе тамошних женских монастырей? В том, что это так и не сбылось, – вина не монахинь, а тех, кто закрыл монастыри. Но постараемся не забыть, что у истоков женского образования в Архангельской епархии стоял Холмогорский женский монастырь, а архангельские и вологодские сельские учительницы-подвижницы чаще всего являлись бывшими «епархиалками», получившими образование в училищах, созданных на базе бывших монастырских приютов и школ.