Надежда Нелидова - Рыбка по имени Ваня [сборник]

Машку с этим слабеньким стишком вознесли до небес, затаскали по школьным вечерам и конкурсам. И — пошло-поехало.

Ещё недавно Машиным идеалом был американец Майкл Бом. Ну да, тот самый завсегдатай политических ток-шоу. В самом начале он был такой душка, такой милашка: по-американски наивный, свежий, чистенький, круглоглазый, в отутюженном костюмчике, как пионер.

Так выгодно, так необычно смотрелся на фоне базлавшей аудитории и хабалистых ведущих («колхоз-лапоть», по Машиному определению). Это сейчас он, среди наших, потерял заграничный лоск, засалился, пообтёрся, поистрепался. Тоже стал похож на хабалку в штанах. С волками жить — по-волчьи выть.

— О Майклуша! — страстно стонала Маша и льнула к пощипывавшему её губы экрану. Вытирала на голубом стекле следы жирной помады. — Как ты думаешь, он женат?

— Давно и прочно, — убивала я её мечты на корню.

Набирая чей-нибудь электронный адрес, вместо «майл. ру» — Машины пухлые пальчики непроизвольно выстукивали: «Майкл. Ру! Пишет тебе…».

Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила…

В профилях на фото, после всех «шопов», Машу можно узнать при большом воображении. Дива! Вообще-то она находится в застарелом законном браке: всё лень до ЗАГСа дойти, развестись. Брак то ли фиктивный, то ли гостевой, чёрт их нынче разберёт.

Последний муж — большой чин в управлении культуры. Сидит в натуральном кожаном кресле, в кабинете с секретаршей и селектором, подписывает бумаги. Благородная серебряная седина, чистый сократовский лоб, интеллигентная бородка, тонкие золотые очки. Готовый герой из чеховской пьесы.

— Редкостная сволочь и тупица невообразимая, — характеризует Маша. — Типичный надуватель щёк.

Её статус в виртуале: свободна, в активном поиске. Так, на всякий случай. А вдруг отыщется на просторах интернета какой-нибудь вдовец миллиардер. Пылко напишет в личку: «О дивная! Очарован вашими гениальными стихами! Приглашаю на свой экваториальный остров. Высылаю платиновое кольцо с бриллиантом пять карат и личный самолёт…».

Каждое утро Машка, во вздыбленной, задравшейся ночнушке, с всклокоченными волосами, с мятым лицом, не умытая — что называется, не перекрестив лба, несётся к компьютеру.

Новости её не интересуют. Арабы устроили очередной теракт — мимо. Едва не затонул паром — а и хрен ли с вами. Сомалийские пираты захватили судно — побоку. Померла от наркоты очередная звезда, весь мир в трауре — на фиг, на фиг.

Лихорадочно колошматит по клавишам, с раздражением расшвыривает и захлопывает всплывающие картинки: с душераздирающими предвестниками грядущих катаклизмов и катастроф, с глобальным потеплением, с астероидом, несущимся к Земному Шару. Плевать, мимо, мимо!

Вчера в своём блоге она разнесла в пух и прах, жестоко высмеяла конкурентку, московскую фифу- рифмоплётку. Ей не терпится ревниво сравнить рейтинги, подсчитать «лайки» и ответить на комменты. На кого-то огрызнуться, кому-то послать сердечко и нежный, многообещающий поцелуй. Кого-то просто послать подальше.

До нашего культурного мероприятия ещё куча времени. Маша милостиво постановляет, что я заслужила кофе и бутерброд. Через огромные просторные комнаты анфиладой, под высокими сводами, мы идём на кухню. За нами остаются чёткие следы на пушистом, серебристом от пыли полу.

на манер Маяковского, рублено декламирует Маша. Энергично расшвыривает ногой всё, что попадается по пути: туфли, сумки, книжки, исписанные листы А4, комья пыли, какие-то тряпки.

— Наводить чистоту — самое странное и бессмысленное занятие, — объясняет она грязь в квартире. — Совершенно дебильный ритуал. Поднимешь фигурку — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь салфетку — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь диплом в рамке — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь… А-а-а! Поднимешь — озвереешь — запустишь в первого встречного!

Маша фантазирует дальше. Если бы палачи знали, что это самая страшная пытка! Всучили бы истязуемым ведро и тряпку, и велели проводить тщательную влажную уборку утром и вечером. Матёрые преступники сходили бы с ума, рыдали как дети, валялись в ногах, умоляли о пощаде и каялись в совершённых и несовершённых грехах.

И только наши святые женщины… И только наши женщины до смерти несут возложенную на них епитимью. Вероятно, воображают, что после смерти на их надгробном камне высекут золотом:

«Усопшая была чистюля, каких поискать, и посвятила жизнь идеальному порядку в доме.

P. S. Полола огород, варила вкусный борщ и солила огурцы (работала на уборную)».

Маше подобная эпитафия не грозит. Кладбищенские паломники с благоговением будут заваливать её холмик цветами. Молодёжь — читать посвящённые усопшей стихи, пачками стреляться и травиться на её могиле. Бесконечные экскурсии, массовая истерия, слёзы, розы-мимозы, дозы… М-да, и дозы тоже.

В общем, возвращаясь к бардаку в Машиной квартире. Не удивительно, что в её завалах завёлся Барабашка — а может, не один. Прячет телефонную зарядку и планшет так, что с полицией не найти. Подкидывает книгу в холодильник, а сметану — в книжный шкаф. Очки засовывает в ночную туфлю и футболит глубоко под кровать.

Активизируется по ночам: стучит в ванной, с грохотом что-то роняет. Хлопает дверцами шкафчиков и холодильника, чавкает на кухне. Шляется в прихожей в Машиных туфлях, забрасывая их потом на полку для шляп. Включает и забывает зажечь газ — и далее всячески нарушает безобразия.

— Здесь слон может поселиться, не то, что Барабашка, — мягко, без нажима замечаю я.

Уборка претит Маше ещё по одной причине. При контакте с водой можно занести в свежую ранку инфекцию. Если мужчин украшают шрамы на лице, — то у каждой творческой, трагической, восторженной, экзальтированной женской особи — нежные запястья просто обязаны быть отмечены следами бритвы.

Ошибка начинающих и неопытных: чиркать, вскрывая вены, нужно не поперёк — а вдоль. Порезы время от времени требуется освежать: на тугих белоснежных бинтах так трогательно, так беззащитно выглядят розовые ягодки проступившей крови!

Рубцы можно закрывать браслетами, сдвигая как бы ненароком…

— Боже! Милая, что это у вас?!

В ответ — горько, саркастически усмехнувшись, слегка надломленным голосом:

— Ах, не спрашивайте! Былые свидетельства бушующих неземных страстей. Роковая любовь, клятвопреступления, измены, проклятия, кровопролития, членовредительства… Да всё это описывается в моём новом томике стихов. Книжечка — девятьсот девяносто девять рублей. Нет, я не оговорилась: девятьсот девяносто девять. Не правда ли, оригинально: число Зверя? Три шестёрки, поставленных на голову… Да, книга такая тоненькая. Увы, только для читателя с большим сердцем, тонким умом, деликатной душевной организацией… Благодарю вас, если можно, без сдачи.