Люси Китинг - Не проспи любовь

– Все! – почти кричу я, всплеснув руками. Кажется, я вот-вот расплачусь.

Макс стискивает зубы и отводит взгляд.

– Я не изменился.

Вздыхаю, не зная, что сказать.

– Элис, – начинает Макс, пытаясь меня успокоить. – Я знаю, что мы лишились снов. Но раньше мы боялись этого, потому что не хотели потерять друг друга. И не потеряем, я уверен. Как раньше уже не будет, потому что раньше было сплошное безумие. А теперь мы все начнем с чистого листа. И будет только лучше. – Он тянется ко мне, хочет обнять, но я делаю шаг назад, сжимая кулаки в карманах.

– В том-то и дело, – говорю я. – Было сплошное безумие, да. Но было и волшебство, Макс. Помнишь? До того, как сны смешались с явью, до того, как все пошло наперекосяк. А теперь волшебство ушло. Теперь нет причин с нетерпением ждать каждого вечера.

– Но Элис, ведь все это было не по-настоящему, – говорит Макс.

– А для меня – по-настоящему.

– А как же я? – спрашивает он. – Может, что-то и изменилось, но я по-прежнему рядом, а ты ведешь себя так, будто что-то тебя не устраивает. Будто я тебя не устраиваю.

Не знаю, как сказать ему, что он ошибается. Что я его люблю. Но ведь я люблю и того парня, который везде находил приключения. Который сталкивал меня с лестницы на доске для серфинга, преследовал меня по коридорам Мета и забрасывал кусочками печенья.

– Я знаю, что ты рядом, – говорю я. – Но надолго ли?

Макс моргает и качает головой.

– Что это значит?

– Ты ведь так уже делал! – восклицаю я. – Вел себя, как мой парень, а на следующий день уходил к Селесте. Был мне другом – а назавтра переставал им быть. Целовал меня в музее, а потом говорил, что не хотел. А что будет дальше? Ведь я уже не смогу вернуться в сны, где все хорошо. И останусь одна.

Макс в шоке смотрит на меня.

– Элис, я люблю тебя, – говорит он. – В голове не укладывается, что после всего, что мы пережили, ты так обо мне думаешь. – Он идет к водительской двери. – Я больше не хочу об этом спорить. Дай мне знать, когда будешь готова жить в реальном мире. Со мной.

Он хлопает дверью и уезжает.

– Так как твои дела? – спрашивает Делила Уизерби, выдыхая кальянный дым.

– Вы уверены, что стоит этим заниматься? – скептически интересуюсь я. – Вы же авторитет для подрастающего поколения.

– Кальян натуральный и не вызывает зависимости, – заявляет она. Потом добавляет: – К тому же, судя по твоему виду, тебе он не повредит, а в кабинет все равно никто не войдет.

С последним утверждением не поспоришь. Когда бы я к ней ни заглянула – она всегда в одиночестве. Да и первое утверждение верно. Со дня ссоры с Максом прошла почти неделя, а я дошла до той точки, где действует закон «делай, что хочешь, лишь бы стало легче». Иногда помогает фруктовый лед, иногда – панк-музыка, а порой я просто лежу на диване, глажу Джерри и смотрю на камин. И мне определенно стоит покурить кальян со школьным психологом. Я готова на все – лишь бы на время забыть о невыносимой боли в душе.

Макс все еще со мной не разговаривает. Никаких подколов на занятиях по психологии, никаких взглядов в коридоре. Почти все время он ведет себя так, будто меня вообще не существует, хотя иногда он поднимает карандаш, который я роняю на занятиях, или осторожно возвращает мне телефон, когда я забываю его у какой-нибудь из стоек в столовой. Но он всегда отворачивается, не сказав ни слова, гордо расправляет плечи и чуть задирает нос. Для окружающих ведь ничего не изменилось. Про Мэн больше никто не знает. Зато известно, что Макс расстался с Селестой и что он не разговаривает со мной.

Дело во мне. Он все мне тогда высказал, но я до сих пор не могу его понять. Новый старт, как он говорил. Я не до конца осознаю, что это для нас значит. Одно дело – привыкать к новому миру без снов в одиночку, и совсем другое – с Максом. Слишком больно.

Зато у Селесты все хорошо. Даже великолепно. Она уже начала встречаться с каким-то парнем, который учится на архитектурном факультете в одном из местных колледжей, и теперь ее нечасто увидишь. Но когда она появляется, мы снова общаемся. И все же я была бы совсем одинока, если бы не Оливер, мой вечный спаситель, который ест со мной в столовой и едет рядом со мной на своем «сегвее», когда я иду на занятия. Учитывая, что он начинает влюбляться в Софи, мы теперь общаемся без лишнего напряжения.

Я подношу металлический мундштук к губам и вдыхаю. Хоть что-то в этой жизни дается легко.

– По-моему, ты упрямо уходишь от моих вопросов, – замечает Делила, наблюдая за моим долгим, протяжным выдохом. И она опять права.

– Дела отлично, – говорю я.

– Как-то не похоже, – говорит она. – Ты хоть немного подумала над вопросами, которые я тебе задавала в прошлый раз? Как бы ты себя определила в этот период жизни?

– Не понимаю, почему всем так хочется, чтобы я все знала. Кто я, что хочу делать. Мне всего шестнадцать. Откуда мне знать? – говорю я. – Почему все считают, что в шестнадцать лет человек уже способен на серьезные решения?

– Никто не требует, чтобы ты определилась прямо сейчас, – говорит Делила. – Все только просят тебя начать размышлять об этом. В этом ведь нет ничего страшного, правда?

– Звучит ни капельки не страшно, – соглашаюсь я. Наконец-то я понимаю, что она имеет в виду. Мы должны идти вперед. Иначе так никуда и не придем.

Когда Макс уехал, я стояла на пустом тротуаре, смотрела, как меняют цвета огни светофора, и думала, что же случилось. Как же так получилось, что сперва все наладилось, а потом вконец ухудшилось? Как Макс вообще может обвинять меня в том, что я его не люблю, когда он – единственный, кто мне нужен?

Чего он не понимает, так это того, что дело не в нем. А в снах. В снах, на которые я могла рассчитывать. Куда могла бы спрятаться от всего плохого. В Нью-Йорке мне не разрешали перекрашивать стены спальни уродливого цвета белой яичной скорлупы, и тогда я украсила их электрическими гирляндами. Вот что давали мне сны. Я украшала комнату гирляндами, чтобы она стала красивее. Сны всегда дарили мне счастье… сны всегда дарили мне его.

Макс сказал, что я не умею жить в реальности, – возможно, он прав. Может, пора погасить гирлянды и увидеть стены цвета белой яичной скорлупы?

Когда я вхожу домой после школы, я вижу папины ноги, торчащие из-под дивана, и Джерри, который беспокойно наблюдает за происходящим. Каждый день – новые странности. Однажды, когда я на прошлой неделе вернулась домой, я застала такую картину: папа приспосабливает к ручке огромной корзины веревку, которая тянется вдоль лестницы, – чтобы таким образом поднимать и спускать Джерри.

– Чтобы колени у него не болели, – объяснил он мне, словно это самое обычное дело. Джерри в это время стоял чуть поодаль и настороженно поглядывал на изобретение. – Он ведь уже старенький. А так ему будет легче преодолевать ступеньки.