Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

— Не сейчас, — сказала она.

Я обернулся, глядя на нее и не глядя. Голову Эстер венчала корона золотистых волос, собранных в корону же. Эстер родилась и выросла в Лангедоке. Но она выглядела фламандкой сейчас, нежели француженкой. Она представляла для меня огромную ценность тем, что росла бок о бок с Евой. Рассчитывая найти ключи к золотистой головке Эстер — причудливой шкатулке, украшенной резьбой завитушек волос, — я надеялся приблизиться к вечно ускользающей от меня Еве. Они вместе, рассказала мне Эстер на утреннем представлении, посвященном миграциям — для этого специально установили помост над местной рекой, и мы прослушали несколько невероятно интересных лекций о роли рек в перемещениях людских масс в Европе, — окончили школу и вместе же решили пойти учиться на актрис. Мне тоже не давалась математика, подумал я с мрачным удовлетворением.

— Она не в духе, — сказала мне Эстер, когда я нехотя уселся обратно, причем упавший стул мой поставила на место какая-то девчонка из добровольцев.

…Решительно, я чувствовал себя все больше почтенным стариком, за которым ухаживают.

— Все дело в чем-то или ком-то… — спросил я, галантно наливая вина Эстер и краем глаза следя за тем, как Ева усаживается на стул на самом краю стола.

Эстер, морща личико, попробовала терпкого красного. Вздохнула.

— Мы получили предложение от театральной труппы в Бельгии… — сказала она. — Очень трудный выбор… возможно, придется много ездить, — добавила Эстер, осторожно погружая кончик вилки в лужицу соуса.

— Это восхитительно для артиста, не так ли, — сказал я, не прикасаясь к еде.

Отсутствие Евы на соседнем месте лишило меня аппетита, очевидно.

— Да, но это как иммигрировать, — сказала Эстер.

— Кураж, — сказал я. — В любом случае там говорят по-французски, да и рядом она, эта ваша Бельгия. Вот хоть на меня взгляните…

Последующие полчаса я провел распивая вино и красноречиво убеждая Эстер сделать выбор в пользу предложения и покинуть Францию. Конечно, мне было все равно. Но я жаждал общения… возможности хоть на время отвлечься от пожирающей меня страсти к Еве. Та же, задумчиво евшая, не взглянула на меня ни разу. От Эстер не укрылось мое внимание к концу стола, где сидела Ева. Я решил хоть как-то скрыть свой интерес подлинный показным и ничего не значащим вниманием.

— Отчего на вашей подруге такой наряд? — спросил я.

— Буквально только что она отыграла королеву-мать в короткой сцене из Гамлета, — ответила Эстер, улыбаясь.

— Как интересно, — равнодушно сказал я, наливая вина.

Продолжил расписывать прелести путешествий… бесконечных перемещений в пространстве. Жизнь номада… кочевника… как она хороша и прекрасна, когда ты артист и молод! Болтал, словно француз какой. Думаю, я применил полный набор приемов — включая и запрещенные — в результате которых Эстер слушала меня все внимательнее и смеялась все громче. Чтобы проверить реакцию Евы, я время от времени поглядывал в ее сторону. Тщетно. Она не смотрела на меня. Ну, или искусно отводила взгляд всякий раз до того, как я посмотрю на нее…

Я смотрел на Эстер и диву давался. Как эта девчонка… ребенок… может быть ровесницей Евы? Я, впрочем, тоже никогда не выглядел на свой возраст в юности, зато зрелость вознаграждала меня довольно молодым видом, утешал себя я.

Разговоры за столом становились все громче и в зале — все жарче. Звенела, не переставая, посуда, и смеялись добровольцы — счастливые и молодые, — и всему этому аккомпанировал звук льющегося вина и шорох салфеток. Я чувствовал себя слегка утомленным: меня сковывало все, начиная от пиджака (Жан-Поль просил одеться чуть более торжественно, c’est-à-dire приличествующее случаю) и заканчивая обилием джаза, от которого я начинал шалеть. Я мечтал о глотке Баха — сурового, соленого, ледяного… как о стакане горькой воды Балтийского моря, которой пытали ведьм, напаивая ради признания. Меня не надо было мучить, я не скрывал своей тайны. Ева влекла меня. Это, признал я с грустью, выглядело уже неприлично. Следовало объясниться.

— Возможно, — сказал я Эстер, — мне стоит столь же убедительно аргументировать и перед Евой…

— Pas de souci, — сказала девчонка дерзко. — Le racin du problème n’est pas dans le simple déménagement [62] Нет смысла… корень проблемы не в простом переезде ( фр. ). .

— О, — сказал я, сунув руку под расстегнутый пиджак и стараясь максимально незаметно массировать болевшую грудь.

— Что с тобой? — спросила Эстер. — Тебе плохо?

— Все в порядке… мышцы без зала застоялись, — сказал я, после чего спросил небрежно: — Так что ты говорила?..

— О чем? — спросила она серьезно.

— О Еве, — сказал я, ненавидя ее.

Мне не хватало Belle Parisienne и Стикса. Но они, как сообщил мне кто-то, участвовали в конференции в Каденаке, в двадцати километрах отсюда, и успевали лишь на вечеринку после ужина, которая ждала нас в доме мэра. Я подумал с грустью, что мне следовало бы отдаться фестивалю и перестать думать о Еве. Но сам ход этого действа выталкивал меня на нее… В Кербе меня выбрасывало на Еву, как корабль на скалы во время шторма. Я вновь потер грудь, глядя вопросительно на Эстер. Как мне хотелось, чтобы вместо пиджака на мне был камзол, а в руке моей — кинжал и я мог бы тоненько резать свою кожу, слушая все, что она мне скажет. Эстер облизала тонкие, бесцветные губы и показала на мгновение острые, неровные, акульи зубки. Не кинжал, но сойдет, подумал я перед тем, как услышать.

— Ну… Я так понимаю, у нее есть из-за кого хотеть остаться здесь, — сказала Эстер, принявшись за еду, и я вдруг понял, что, возможно, мы едим Monsieur Couchon [63] господин Свин ( фр. ) , который выходил нам на встречную полосу на ночной дороге из Аспера в Керб.

— О, — максимально равнодушно сказал я, стараясь расцарапать грудь под рубашкой.

— Да… так вот… — сухо сказала Эстер.

Я вдруг понял, что она здесь, похоже, единственная, кто не сочувствует мне и моему вниманию к Еве. За что эта сучка меня ненавидит, удивился я, и вдруг понял, где видел ее раньше. Этот быстрый, испуганный взгляд, настороженное выражение лица, движения головы… легкость, порывистость…

— Ты, случайно, не знаешь, как будет лиса по-окситански, — спросил я, торжествуя.

В ответ я получил долгий взгляд, полный недоумения и презрения. После, вздернув губы на секунду и обнажив зубы, Эстер словно повела носом и указала на шедшего к Еве мужчину. Среднее между юношей и мужчиной, ревниво определил я, после чего признал реальность — речь шла о просто молодом мужчине. Стильно одетый, броской внешности, брюнет, присел рядом с Евой и с горечью я увидел, как она глянула на него. Как ребенок — на подарок под елкой… Потом Ева глянула на нас. Я поспешно отвернулся. Эстер радостно осклабилась. Я криво улыбнулся, поняв, что не контролирую мышцы лица. Губы подрагивали. Пришлось прятать их в стакане с вином.