Надежда Нелидова - Большая стирка [сборник]

А там гусята-поросята, корова-сено, огород, детишки… Не успеет оглянуться — затянет по макушку. И потом, если он умудряется контролировать девушку в своё отсутствие, то потерпит ли её поездки в область на сессии, когда будет рядом? Скажет строго: «Это что ещё за отлучки на неделю — при живом-то муже?!»

— Да кто решил: она или он?

— Ничего не знаю, — вздыхает Катина мама. — Она не очень со мной делится.

— Но ведь это очень важно знать об их отношениях! Это что с его стороны: ревность, собственнический инстинкт, неуверенность в себе как в мужчине? «Застолбить» девушку как вещь, не пускать в большие города, где будущую невесту, редкой чистоты «жемчужинку», могут быстро разглядеть и увести. Только так можно объяснить. Но ведь она не вещь, у неё были свои большие планы, желания, предпочтения, мечты. Это даже не эгоистично — это деспотично с его стороны!

Вот такое хозяйское, уверенное распоряжение Катюшкиной судьбой. А ведь он пока ей никто, что же будет дальше с ней, тихой, доброй и уступчивой, когда их отношения узаконят официально? Главный Катин аргумент: его нельзя травмировать, ему сейчас и так тяжело в армии. А вдруг, не приведи Бог, наложит на себя руки, в армии бывают случаи?!

А если это любовь? Старый фильм есть такой, помните? Если это действительно любовь: безоглядная, единственная, когда жертвуешь всем ради любимой… Она-то с готовностью пожертвовала, а он? Должен был сказать: «Любимая, я так рад за твои успехи, ты такая умничка. Тебе надо расти, развиваться. Учиться дальше, как хотела! А я приду из армии, буду работать, помогать тебе, заработаю на квартиру». Вместо этого он «хоронит» любимую в деревне.

Непрестанно задаю себе вопрос: «Какое, какое твоё дело?». Вообще, где грань между мудрым жизненным советом и грубым вмешательством в жизнь молодых? Пустить на самотёк, сами разберутся? Когда я начинаю подсказывать сыну жизненные уроки, он возмущённо говорит: «Мам, дай мне самому совершить мои ошибки». Но зачем повторять ошибки, когда их можно благополучно избежать?

Да, на ошибках учатся. Но ведь ошибка может оказаться длиной в жизнь.

Взять моего брата. С детства трудоголик, в школе его фото не сходило с доски почёта, одна четвёрка в пятёрочном аттестате. Особенно силён в точных науках: математика, физика, химия. Победитель районных биологических олимпиад. Вместе с родителями определил будущую профессию: врач.

Поехал подавать документы в область, в медицинский. Это сейчас родители как наседки над птенцами: вьются над абитуриентами, заботливо устраивают в вуз, отслеживают каждый шаг, в прямом смысле выпаривают под крылышком. Грудью широкой прокладывают дорогу, готовы растерзать каждого, кто у их чада встанет на пути.

Тогда всё делали сами. Брат, деревенский паренёк, провёл две бессонные ночи в битком набитом, душном общем вагоне, потом на вокзале. Полуголодный и не выспавшийся, в очереди в приёмную комиссию растерялся и опустил крылья. Самоуверенные, громкоголосые, бойкие, разодетые в пух и прах абитуриенты насмешливо поглядывали на его старенький школьный костюм и немодные ботинки. Щеголяли сведениями, что конкурс громадный, разной деревне нечего и соваться. Но что «маман уже позвонила куда следует», а «папахен договорился с кем надо», так что студенческая «ксива», считай, в кармане.

И брат затосковал, показавшись себе самым худшим, затюканным, ущербным, робким… Куда ему поступить среди таких павлинов.

Забрал сданные документы, вернулся домой. Родители жалели, успокаивали. Говорили что-то вроде: «Тебе виднее, сынок. Зато к нам будешь ближе».

Поступил в нелюбимый институт в районном городе, получил нелюбимую специальность, по которой не стал работать. И снова родители послушно промолчали. Всю жизнь как ломовая лошадь он пашет рабочим на заводе, потерял здоровье.

Рассказывает, как трёхэтажный мат в курилках и цехах резал ему сердце. Да и до сих пор не привык, внутренне сжимается при каждом грязном слове. Как ему несправедливо и больно, когда начальство презрительно разговаривает с работягами. Вся интеллигентская сущность при этом в нём возмущается и… молчит. Ничтожная зарплата, чужая работа, непонятные люди вокруг…

Вот он, результат родительского невмешательства.

— Значит, так он «стремился» быть врачом — иначе бы добился своего, не спасовал, — резюмирует знакомая. — То есть на самом деле-то он был заточен на завод и безответную рабочую должность. А твоя Катюшка, возможно, втайне мечтала о тихом семейном счастье, о деревенской идиллии.

— О гусятах-поросятах… — подхватываю я.

— О гусятах-поросятах. Не на таком уж первом месте оказалась для неё наука. А жизнь просто всё расставила по полочкам, по своим местам. Это её решение.

А может, всё ещё обернётся по-другому, думаю я. Почерпнёт она бесценный опыт работы в селе, наберёт в копилку уникального практического материала. Напишет диссертацию. Нынче нет такого понятия: глушь, там где ловит интернет. Весь мир на экране… А муж придёт из армии и её, такую жемчужинку, на руках носить будет.

И всё-таки, всё-таки… В этой жизни нужно уметь постоять за себя. Вести себя так, как нужно тебе (прислушиваясь к родителям, они плохого не посоветуют!). Иначе тот, кто рядом, непременно, почувствовав слабость, заставит тебя жить по его правилам: так, как нужно ему . Или жизнь властно заставит тебя жить так, как нужно ей . Покорно плыть по её течению. И тогда ты ничего не добьёшься.

Поверь мне, Катюшка. Я сужу по себе, но мне уже поздно что-либо в этой жизни исправлять.

С некоторых пор праздники стали меня напрягать. Нет, весёлое застолье, гости, шумные разговоры — это всегда здорово. Если бы ещё стол накрывался сам собой, по мановению волшебной палочки.

В последнее время — возраст, наверно! — охладела к предпраздничной суете. Составление меню, чёс по магазинам, торопливо накрученные в последний момент бигуди, кухонные бдения с ежеминутными оглядками на часы… Стало досадно тратить день-полтора на приготовления к столу. Их и так осталось не слишком много, дней.

В молодости всё случалось спонтанно, стихийно. Шумно вваливались в час ночи с портвейном «Три семёрки». Юной, припухшей со сна хозяйке приказывали: «Мечи, что ни есть в печи». В печи, то есть в холодильнике, болталась пара банок консервов, початая жестянка кабачковой икры, стопка плавленых сырков, хвостик колбасы. Немедленно ставилась вариться картошка в мундире, резалась селёдка… И — разговоры, разговоры, стихи, негромкий перебор гитарных струн, пока не засинеют утренние окна.

Нынче этот номер не пройдёт. Осели, постарели, иных уж нет, а те далече. О визите желательно предупреждать за неделю, а то и за месяц. Звонить за три часа и ставить хозяев на уши — хамство.