Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Я послонялся по дому с отсутствующим видом и вскоре отправился на автовокзал. Эльза приехала на втором по счету автобусе. Я удовлетворенно выключил радио и посадил тетушку на сиденье рядом с собой.

– Ланка с мальчиками в церкви, – сказал я. – Должны скоро вернуться. Мы договорились встретиться дома.

На Щорса уже приехал батюшка, вот-вот должен был начаться чин отпевания. Илана с родственниками уже вернулась из храма, где они умудрились поссориться с Глафирой из-за Нединой кофты. Старая зеленая вязаная кофта Неды была в тот день на Илане, и матушка решила, что та растащила все ее наследство. Кофту моя жена сняла, жалела потом, что не подумала о превратностях восприятия. Костя раздал народу свечки перед отпеванием. Попа я узнал. Именно он приходил отпевать нашу Ленку. Мне он не нравился: важный, холеный, напомаженный. В нем было что-то излишне правильное. Я вышел на улицу покурить и встретил Эльзу. Она не скрывала своей иронии по отношению к православному обряду. То ли давали о себе знать еврейские корни, то ли атеистическое воспитание.

– Ты мне скажи, когда они закончат, – сказала она. – Я лучше здесь пока постою.

– У нас проблема, – сказал я в ответ. – Линка с Алкой вчера полили цветы святою водой. Настоящей, крещенской. С зимы хранили ее, а ночью забыли. Не спали, забегались, вот и решили позаботиться о цветочках.

– Вот и хорошо, – согласилась Эльза. – Цветочкам будет лучше.

– Нам на кладбище эта вода нужна. Была еще банка, но ее случайно вылила Глафира.

На крыльцо вышел Сашка и добродушно сказал, что воду как раз только привезли из церкви. Народ зашевелился: лесники вынесли из дома гроб. Провожающие разобрали венки и цветы. По традиции гроб было решено нести до поворота дороги. Далее он водружался на грузовик и ехал до кладбища.

Мы двигались в сторону трассы Минск – Мядель. Я подвозил Эльзу, Глафиру и ее сестру Лидию. Ехали прямо следом за гробом. Процессия проходила мимо здания больницы, где умерла Неда, и я заметил, как Илана, Костя и Сашка одновременно повернули свои головы к окну на четвертом этаже, где еще несколько месяцев назад можно было увидеть родного человека.

На кладбище выяснилось, что святую воду забыли на Щорса. Илана вызвалась сгонять в Мядель, ей решила помогать Мячеславовна, деятельная женщина-католичка. Батюшка подозрительно посмотрел на нее и попросил привезти православную святую воду.

– Не вздумайте меня обмануть, – добавил он, помахивая кадилом.

Мы прошли в дальний конец кладбища. Здесь, около забора, за которым начинался лес, была вырыта могила: чистый желтый песок, на время вынутый из нее, напоминал, что мы находимся у соснового бора. Люди долго распределялись в пространстве погоста, пропускали вперед родню и близких. Гроб, усыпанный живыми и пластиковыми цветами, смотрелся ярким пятном на фоне скудного лета: в нем было что-то от именинного торта, вокруг которого собрались настороженные гости.

Батюшка запел «Трисвятое», когда лесники начали опускать Неду в могилу на длинных светлых кусках материи. Когда гроб заколачивали, многие женщины рыдали: сейчас слышались лишь затихающие всхлипы. В группе могильщиков я заметил парня, похожего на Гарри, но решил, что обознался. С Недой мои новые друзья знакомы не были, а Теляку о происшествии я не сообщал. Все, начиная с Глафиры и Кости, бросили в могилу по горсти песка, после чего мужики взялись за лопаты, быстро сровняли могилу с землей, утрамбовали ладонями аккуратный могильный холм. Венки и многочисленные цветы положили поверх кургана. В банки и обрезанные пластиковые бутылки поставили розы и расположили их в головах покойной. Мячеславовна в длинной черной юбке и белой блузке взяла на себя роль распорядителя, указывая, где и чей венок должен находиться. Когда прощальные работы были завершены, мы еще долго стояли вокруг погребения, пока наконец Костя не собрался с силами пригласить всех на поминки в кафе «Нептун», что около больницы. Собственно, из тех мест мы и выдвигались.

Прощальный обед длился недолго, часа полтора. Еда в «Нептуне» оказалась вкусная, домашняя. В напитках не было недостатка. Выступающие сказали о Неде много добрых, искренних слов. Речи завершил лесник, который встал и просто заплакал, сказав, что такого хорошего начальника у него больше не будет. Бабки-плакальщицы, прощаясь, ссыпали конфеты в свои вечные сумки. Эти сумки казались нам необходимой деталью обряда. Уже на улице я спросил Илану, успели ли они с Мячеславовной набрать правильной святой воды. Она печально улыбнулась:

– Мы привезли католическую. Подумали, какая теперь разница… – Она серьезно посмотрела на меня. – Давно хотела тебе сказать… Сережа, я опять беременна. Уже на четвертом месяце… Я знала, что Неда умрет… Решила родить новую…

Я удивился ее скрытности, но не подал виду.

– А чего не сказала-то? Я, как ты догадываешься, не против…

Илана опустила глаза.

– Да так… В этой суете… И потом я думала, вдруг ты заругаешься…

В кои-то веки Федор Николаевич отправился в командировку вместе с нами. То ли наскучило сидеть дома, то ли операция требовала его личного участия. Ехали мы на старом, тряском «уазике», за руль сел сам Теляк. Меня посадил рядом, Мотю Граубермана с Гройсом поместили на задних сиденьях. Им нравилось сидеть рядом.

– Впереди живые, позади мертвые, – шутили они. – Интересно, что они будут делать, если попадут в аварию…

Федор Николаевич не разделял их игривости:

– Откуда такая уверенность, вурдалаки? Что вы знаете о жизни? Пиво? Бабы? Работа? Вы работали когда-нибудь?

– На тебя работали, Теляк. Таскали Сизифовы камни… Восстанавливали твою секретную родину. Это правда, что у вас тут было море? Геродот свидетельствует. Хотя он много чего говорит… На море хотим. К пиву и бабам. Куда ты нас тащишь опять?

– Мы едем в Полесье, малыши. Там море и есть. Погуляем по его дну.

С заднего сиденья неразборчиво огрызнулись.

– А вы под литовцами жили, да? – спросил Мишаня, отличавшийся любовью ко всему иностранному. – Были холопами у литовцев и ляхов, я читал это в какой-то книге. А потом вас поработили москали…

– Мне трудно разговаривать с дураками, – хмыкнул Федор. – У нас все законы были прописаны на нашем языке… Статут ВКЛ, слышал? Это типа нашей Конституции. Жемайты и аукштайты в то время баловались клинописью. Почитайте списки. Высшее дворянство не имело в своих рядах ни одного туземца. Документы. Куда денешься?

– А евреев сколько? – спросил Гарри мрачно.

– Не знаю. Может, много, а может, и нет. Мне ужасно неудобно, Матвей, что я не в курсе. Могу сказать, что на моем кондитерском комбинате вашего брата не притесняют.