Марина Вишневецкая - Вечная жизнь Лизы К.

Горы, долго дышавшие вслед, наконец прекратили погоню. Дорога, оплетая пригорки, уминала подушки привядших лугов, зеленых, по-летнему сочных проталин здесь было наперечет. Настоянный на холоде воздух отменял расстояния, давал дотянуться взгляду до крошечного стожка на окраине краснокрышей деревни, рассыпавшейся по долине, и с той же внятностью различить под рыжей листвой ствол и ветви старого дерева, распятого на вершине скалы.

Их процессия растянулась. Палкорукие, быстроногие Феликс и Алевтина из зоны видимости уже ушагали. Викешка ответственно вел Марусю, но, если ей вдруг хотелось вприпрыжку помелькать над травой, брат с бабулиной строгостью дергал ее за руку, и бедная детка послушно стихала. Саня плелся в метре за ними – с такой-то заплечной ношей ему бы как следует разогнаться, а Лизе – дать ему это сделать. Но мама плотно висела у нее на руке. Разговор с палатным Иваном Андреевичем завершился, по сути, ничем. Она обещала ему подумать и во вторник в восемь утра позвонить. В это время она уже прилетит, а до этого будет советоваться с дочкой и зятем. Но советовалась мама своеобразно: кто обеспечит папе лучший уход? я и мои сиделки! кто будет вдыхать в него жизнь? Викентий и я, ты, Маруся и Саня по скайпу! кто удалит от него весь убийственный негатив? никто, кроме меня!

Воздух пьянил. Бескрайность, в которой глазу было не во что упереться, добавляла ненужных опций.

– А давай ты сначала спросишь у папы? – сказалось, как спелось. – Вдруг он сам к понедельнику сможет хотеть и решать? И тогда его чувство достоинства..

– Ты себя слышишь? – мама встала как вкопанная. – Речь идет о жизни и смерти отца, твоего отца!

Понятно, что надо было кивнуть. И Лиза сделала это с легкостью. А еще надо было сменить разговор, чтобы мама сдвинулась с места – чтобы можно было нагнать детей и наконец дать Сане свободу. Сменить так, чтобы новая тема никаким углом маму не царапнула, но при этом мощно в себя вовлекла. И, выбирая одну из двух: кстати, мамочка, ты заметила, что Маруся сама просится на горшок, хотя в толерантной Германии в памперсах можно ходить хоть до самой школы? И второй вариант: а Шаталины, ты не представляешь! Толстой нервно курит! – да-да, заложить друзей с потрохами, чтобы только ускориться. Но сначала выдохнуть и вдохнуть прямо из неба, удивиться близкому облаку, пышному, как рубенсовский младенец, и черному крестику у него на боку… и потом уже угадать: это же птица, это орел, зависший в потоке!

Мама дернула ее за руку. Но почему? Оказалось, потому что считает ворон и не видит: дети несутся к ним по рассыпчатой желтой дороге, взявшись за руки, Викешка от разновеликости чуть припадая на правую ногу, Маруся для быстроты сорвав с головы капюшон. Щеки – будто у снегирей. А Викешка еще умудряется корчить милые рожицы: торможу только из-за Маруси, ой, вырвалась, хочет быть первой, ладно, пусть! Но на последних метрах ребеныш не выдержал, рванулся вперед, уткнулся Лизе в живот и без слов, просто тычком: эй, я твой сын или кто? Хотела прижать, не успела – он уже сел на корточки перед Марусей и ответственно натянул на нее капюшон.

А потом они долго шли до лобного места – с этим ником оно отложилось в памяти, оказавшись реально похожим на покатый неандертальский лоб. А пока мама сравнивала Германию и Россию, да, спящую под ватным одеялом, потеющую, а местами и преющую под ним во всей своей архаической первозданности, с этим, Лиза, никто и не спорит, а все-таки, согласись, так преет земля под паром, и всходы могут быть самые обнадеживающие! Другое дело Германия с ее ползучей исламизацией, из-за которой не только Европа, весь мир сейчас на ушах. И без паузы – про глупый Феликсов пофигизм, у него ведь мало что девять внуков, еще и одиннадцать правнуков, а вчера в разговоре на мигрантскую тему он столько чуши нагородил, Алевтина переводить замаялась. Но единственное, что мама из всего этого поняла: комплекс вины еще сыграет с немцами злую шутку. Даже интересно, есть ли у слова «ресентимент» антоним. В любом случае, этот антиресентимент сделает то, о чем союзники с их ковровыми бомбардировками и мечтать не могли… И Лиза с удивлением подумала, как быстро опустошается женская голова, если умный мужчина каждый день не водружает на место за ночь оброненную планку И, напомнив себе, что сексизм белые люди давно не носят, осторожно решила: а все-таки хорошо, что Саня ничуть ее не умней.

Викешка тем временем, как папа в Лизином детстве, только папа и больше никто, поглаживал и теребил ее пальцы, вдруг вдумчиво замирал в ложбинке, зизгзагом прокрадывался в ладонь – это была их, Карманниковых, морзянка – тихонечко щекотал и хитровански поглядывал: заметила, улыбнулась? Лизины внуки передадут ее Лизиным правнукам… И побарабанила пальцами по его ладони. Под эту морзянку мамино бу-бу-бу проникало вовнутрь практически без проблем, как непрожаренная свинина под темное пиво. А впечатлительной маме уже виделись мечети и минареты – в долине, на месте хорошенькой кирхи с темно-зеленой луковкой – ведь загляденье! а потом на фоне отвесной скалы, посреди прислоненного к ней луга – там, где бродили сейчас кремовые коровы, жевали, вздыхали, удивленно оглядывались. Кришнаитская музыка, производимая их медными, плоскими, на фляги похожими колокольцами, напомнила о Тимуре и Моте, о неудачном знакомстве, на которое папа возлагал такие надежды… От женщин ведь и должны оставаться дети – это нормально, вдруг подумала Лиза, а мы умудрились устроить из этого ад… Как и Шаталин, выдумавший судиться с Натушей из-за замороженных для ЭКО эмбрионов, замороженных полюбовно – после их возвращения из Хорватии. Криоконсервация, по мысли Натушиного врача, должна была повысить вероятность беременности. И было так весело знать, что где-то хранятся четырехклеточные Шаталины – в жутком, под двести градусов, холоде, а еще надежнее, чем в тепле. Натуша сочиняла для них побудочные – почти как Лиза для своего приложения, чтобы они не заснули там насовсем. Верила, что, если разговаривать с ними несколько раз на дню, они подсядут на эту волну, как цыплята на кудахтанье квочки. А теперь Антон выносил ей мозг из-за совместного заявления об утилизации шатилиных-младших. Потому что собирался жениться на известной шведской биатлонистке, с которой познакомился в цюрихском аэропорту во время затянувшейся пересадки – и теперь, как говорила Натуша, жидко ссал платить алименты шведскими кронами.

Викешка снова пощекотал ладонь, потянул Лизу за руку, чтобы оторвать от бабули с Марусей… И Лиза радостно поддалась. Дорога пружинила под кроссовками. Рюкзак, наполненный общесемейными надобностями, по-отечески похлопывал по спине. Раздышавшись, нос обнаружил вокруг не только колкую свежесть, но и хвойную терпкость, и что-то приторно-медоносное – в травах наверняка еще таились цветы. И Лиза крикнула – само закричалось: