Томас Кенэлли - Дочери Марса

Наоми продолжала время от времени видеться с английскими коллегами в Булони и Вимрё, которые были наслышаны о госпитале для австралийцев леди Тарлтон и считали его дилетантской затеей эксцентричной особы. Комизма ситуации добавляли и слухи о романе леди Тарлтон с главным хирургом — а такие сплетни давно вышли за стены Шато-Бенктен. Все дело было в том, что их собственное начальство — хирурги и просто врачи — всеми силами пыталось внушить медсестрам, что Шато-Бенктен — затея несерьезная, на которую им и равняться нечего. Одна из медсестер, с которой Наоми встретилась в Булони, поинтересовалась, дескать, это не у вас там сходит с ума врач, который заставляет всех напяливать маски?

Такой вопрос сразу вызвал у Наоми приступ верности Шато-Бенктен.

— Думаю, вам стоило бы приехать, — ответила она, — и взглянуть на его данные по сепсису.

Однако приходилось признать, что походка у Дарлингтона журавлиная, а его манера уставиться на тебя неподвижным взглядом наводила на мысль, что это человек, мягко говоря, своеобразный. И он, и леди Тарлтон готовы были смести все вокруг, но заставить оппонента увидеть очевидное там, где они сами это видели.

Вскоре после того, как доктор Эйрдри поставила Митчи диагноз, дыхание Митчи стало затрудненным, а температура подскочила до сорока. Болезнь достигла пика — теперь оставалось ждать кто кого. Митчи уступать явно не собиралась. Это, разумеется, не означало, что она выйдет победительницей, и Наоми это прекрасно понимала. Это просто говорило о том, что сестра Митчи была настроена одолеть смертельную хворь. И возможности впрыснуть ей дарующую благодатное умиротворение инъекцию на сей раз у Наоми не было.

К концу мая пневмония отступила, превратив сестру Митчи едва ли не в старуху. Кисти рук приобрели красноватый оттенок, исхудали, стоило ей протянуть руку за стоящей на тумбочке чашкой чая, как пальцы начинали трястись. Наоми не имела возможности часами сидеть у ее постели. Ее назначили старшей по отделению и — фактически, но не по званию — старшей сестрой. Мысль о том, что ей следовало бы и получать, как старшей сестре, нисколько ее не тревожила, скорее забавляла. Мирские заботы подобного плана Наоми не волновали, она метила выше. Вот вырасти в глазах леди Тарлтон и майора Дарлингтона — дело другое, к этому она стремилась.

И вот, наконец, письмо от Кирнана!

Вы должны простить мое затянувшееся молчание — по крайней мере, уповаю на то, что буду прощен. Я получил Ваше письмо, в котором Вы рассказали о Вашем решении насчет Робби Шоу. Не скрою, оно меня порадовало. Я испытываю к вам огромную любовь. Мы долго блуждали в потемках и наконец-то обрели друг друга. Вам так не кажется? Если нет, в таком случае меня для вас не существует. И сейчас я обращаюсь к женщине, освободившей себя, и при этом предлагаю ей новые кандалы.

Затем он перечислял дни, когда будет в Париже.

Если мое письмо — не чистейшая мистификация, предлагаю Вам следующее: пусть наше обручение состоится в часовне Друзей в Париже. Там, оказывается, и такая есть. Разумеется, вы можете и сами выбрать место, если хотите, пусть все произойдет там. Что же до моего предложения, там церемония хоть и ответственная, но она никак не свяжет Вам руки, она основана на здравом смысле и скромная. Мне представляется, что это как раз Вам подходит. Вы не принадлежите к «Друзьям» и не обязаны принадлежать, и я Вас не заставляю и никогда не заставлю. Вы мне дороже всего на свете.

Если это письмо покажется Вам безумием, не утруждайте себя ответом на него…

Наоми сразу же поняла, что их с Кирнаном предпочтения полностью совпадают. Она именно так все себе и представляла — «никак не свяжет Вам руки, она основана на здравом смысле и скромная». Не составит никакого труда убедить леди Тарлтон, что ей необходимо повидаться с женихом (термин «возлюбленный» явно не подходит к их случаю) в Париже. Для Кирнана было очень важно, чтобы церемония помолвки прошла в соответствии с его конфессиональной принадлежностью.

— У вас есть жених? — спросила леди Тарлтон.

— Да, получила от него письмо с предложением помолвки, — призналась Наоми.

— Помолвки? Он не иудей? — продолжала допытываться леди Тарлтон.

— Нет, он член «Сообщества Друзей».

— Квакер, стало быть, — отметила она. — Как интересно! И моя семья тоже были квакеры. А вот я… Впрочем, не стоит об этом. Вообще-то квакеры менее склонны к ханжеству, чем остальные. Понимаете, что я имею в виду?

В Булони Наоми села на дневной поезд до Парижа, а там добралась до Дома британских медсестер — богато украшенного здания у Марсова поля. По случаю помолвки лейтенанту Кирнану дали краткосрочный отпуск — на один день. Он заехал за Наоми, как и предупредил в телеграмме, ровно в девять утра. Стоило ей увидеть его, как ее охватила безумная радость. У нее не было ни малейшего ощущения искусственности предстоящей церемонии. На нем был коричневый костюм — Наоми впервые видела Кирнана в штатском. Он даже показался ей каким-то совершенно иным, невиданным и непривычным, демонстрирующим новые черты.

— Появись там в форме, их бы это задело, — пояснил он.

— Может, и мне следует надеть что-то другое?

— Нет-нет — медсестры — это не военные.

На такси они перебрались на другой берег Сены. Было прекрасное тихое утро, вода в реке отливала серебром, когда они, миновав Монпарнас, прибыли на место. Водитель даже не знал, где именно на Рю де Вожирар их высадить, но в конце концов с этим разобрались, и Иэн, подав Наоми руку, помог ей ступить на тротуар, затем расплатился с шофером.

— Мне кажется, это где-то здесь, — сказал он, когда машина отъехала. — Да, точно здесь, — уверенно проговорил он, указывая на усыпанный гравием въезд. — Мне еще говорили, что дверь двухстворчатая и черного цвета.

Такую дверь они быстро нашли. Иэна Кирнана здесь ждали. Но помещения наверху будто вымерли. Наоми очень понравилась церемония, а то, что можно просто усесться рядом с Кирнаном, и вовсе привело ее в восторг. Оба улыбнулись друг другу. Она сняла кожаную перчатку — день стоял теплый, и здесь тоже было тепло, Иэн поднес ее руку к губам.

— Смотри не заразись чем-нибудь, — шутливо предостерегла Наоми.

— Твоя правда, — ответил он, тряхнув головой. — Вот это по-нашему, по-австралийски — взять да и огорошить человека, когда он собирается тебя поцеловать.

Небольшого роста человек лет шестидесяти в хорошем костюме и строгом галстуке, повязанном вокруг стоячего воротничка, с казавшимися детскими и затянутыми в маленькие перчатки ручками, в которых была зажата модная тросточка, шествовал по аллее. Завидев их, он улыбнулся и ускорил шаг.

— У него вид Билли Хьюза, — наклонившись к Иэну, шепнула Наоми.