Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Седжвик, — отрекомендовался мужчина. — А вы — брат Кирнан. Как здорово, что и в таком городе, как Мельбурн, тоже есть Друзья.

Наоми подумала, что это с полным правом можно сказать и в отношении Парижа.

— На меня возложена обязанность зарегистрировать сегодняшнюю помолвку. Наша община насчитывает двадцать восемь прихожан. Но иногда случается, что кто-то прибывает нежданно-негаданно — например относящиеся к «Друзьям» сотрудники Красного Креста. У вас при себе все необходимые документы? Прекрасно. Вы не против, если я их сейчас возьму, а после церемонии верну?

Седжвик распахнул одну из створок черной двери, и они последовали за ним по крутой лестнице. Повернув по коридору, они оказались в почти лишенном мебели, если не считать нескольких скамеек, помещении. Ни алтаря, ни кафедры, ни даже торжественной, напряженной тишины.

— Поскольку большинство здесь французы, встреча будет проходить на французском языке. Но Комитет Честности состоит из англоязычных Друзей, я также принадлежу к англоязычным.

— А что такое Комитет Честности? — спросила Наоми.

Кирнан хлопнул себя по лбу.

— О Господи! — воскликнул он. — Я же тебе ничего не объяснил.

Он повернулся к Седжвику.

— Это звучит как Комитет общественного спасения во времена Французской революции.

Седжвик издал несколько странных звуков, отдаленно напоминавших смех.

— Это группа из трех человек, — пояснил он, — которые зададут вам несколько вопросов, чтобы удостовериться, на самом ли деле вы намерены не расставаться друг с другом всю оставшуюся жизнь.

Подходили и остальные «Друзья» — французы. Вполне цивилизованного вида мужчины, как Иэн, несколько пожилых, женщины, одетые скромно, но без отталкивающего пуританизма. Мужчины на французский манер целовали женщинам руки. Мужчины целовали друг друга в щеку. Все таким же образом приветствовали Наоми и Иэна, после чего им велели сесть на скамейки отдельно друг от друга и лицом к остальным. Наоми думала, что к началу службы мужчины отсядут от женщин. Но ничего подобного — все так и остались сидеть на скамьях вперемежку. Все, кроме Иэна и Наоми, — на то и помолвка, чтобы хоть в чем-то отличаться от обычной встречи «Друзей», потому их и усадили поодаль друг от друга — чтобы соблюсти ритуальную дистанцию.

Внезапно — будто по сигналу, правда, никакого сигнала Наоми не заметила, — в помещении стало тихо. Все мысленно углубились в молитву.

О, Боже, великий, повторяла про себя Наоми, ты далек от полей сражений, ты слишком милостив, чтобы оказаться там, и никто не посмеет тебя в этом упрекнуть, прими, Господи, благодарность за то, что я здесь с этим благородным человеком.

Кто-то заговорил по-французски. Голос был мужской, но принадлежал не Седжвику. Вдумчиво и размеренно он говорил о мире и братстве людей. Сразу же после него выступила женщина, за ней — еще одна, и так далее. Наоми впервые столкнулась с подобным — она не могла припомнить случая, когда во время церковной службы звучали женские голоса. Разве что при исполнении гимнов. Прошел час, а о помолвке так никто и не заикнулся. Наконец, по знаку Седжвика Иэн встал и, протянув руку к Наоми, пригласил ее выйти вместе с ним в центр зала. Она вдруг почувствовала, что краснеет от смущения — в конце концов вокруг были одни незнакомые лица.

Седжвик объявил, что мсье Пантон, мадам Флерьё, мсье Гослен и он сам — члены Комитета Честности, который уполномочен узаконить помолвку Наоми и Иэна. Тут же все перечисленные уселись рядом на одной из скамеек.

— Позвольте нам изучить ваши документы, — произнес Седжвик.

Мадам Флерьё — изящная, миниатюрная женщина — принялась о чем-то эмоционально и решительно рассуждать. Мистер Седжвик ответил ей, жестикулируя совершенно на французский манер, принял к сведению ее галльскую напористость. Высказались еще двое мужчин. После этого мистер Седжвик перевел взгляд на будущих жениха и невесту.

— Вопрос в том, — словно оправдываясь, начал он, — способствует ли ваша работа спасению жизней или же готовит людей к дальнейшей службе в рядах армии и к использованию в военных целях?

Судя по всему, именно об этом столь страстно говорила мадам Флерьё, оставшись, кстати, в одиночестве. Ага, подумала Наоми, стало быть, этот комитет — дело куда более серьезное, чем пытался представить Седжвик.

— Я и сам пребываю в сомнениях на этот счет, — заговорил Иэн Кирнан. — Мне поручена организация поставок медикаментов и хирургического оборудования. С нами сотрудничает и группа врачей-квакеров из Америки, и то, что здесь говорилось в мой адрес, в равной мере относится и к ним. Вновь встает старый вопрос о том, как добавить каплю добра в этот одержимый дьяволом мир.

Похоже, Седжвика такой ответ более чем удовлетворил, но мадам Флерьё, перейдя на английский, достаточно логично и столь же резко возразила:

— Медицинские сотрудники из числа «Друзей» не имеют права иметь воинские звания.

— Признаю, что этот вопрос — дискуссионный, — ответил Иэн.

— А мадемуазель Дьюренс также носит воинское звание? Или нет, мадемуазель?

— Я работаю в добровольческом госпитале. Как мне представляется, вооруженные силы Австралии обо мне забыли.

Седжвик умиротворяюще поднял руку, будто стремясь подавить в себе неуверенность.

— И вы намерены пожениться?

Впервые за все время вслух упомянули о том, ради чего они здесь и оказались.

— Да. Если Иэн готов взять меня в жены, — ответила Наоми.

— Конечно, — подтвердил свое согласие Кирнан. — Конечно, я готов взять в жены мисс Дьюренс.

— Вы готовы еще раз встретиться с членами Комитета Честности в любое удобное для вас время? — спросил Седжвик.

— Да, конечно, мы готовы встретиться, — ответил Иэн.

— А мисс Дьюренс не смущает подобная необходимость?

Наоми ответила, что не смущает, добавив, правда, что в силу обстоятельств служебного порядка потребуется определенное время для согласования совместного прибытия на встречу с Комитетом.

— И вы, Иэн Кирнан, готовы свидетельствовать перед Господом о своем искреннем намерении объявить Наоми Дьюренс своей невестой для предстоящего вступления в брак?

Взволнованная столь внезапным изменением статуса, Наоми услышала, как Иэн произнес слово согласия. Потом и Наоми пришлось ответить на тот же вопрос, позже она уже не помнила, что именно сказала, но что ее ответ был положительным, сомневаться не приходилось.

— Таким образом, помолвка заключена, — объявил Седжвик. — И да обратит Господь лик свой на вас!

В этот миг Наоми ощутила, как торжественность и в то же время будничность обряда вселили в нее ни с чем не сравнимое чувство надежды, ощущение освобождения, но никак не бремени новых обязательств. Здесь, в этом большом полупустом зале, где сидели два десятка французов, было принято решение о вступлении в брак, причем это было не просто решение, а отправление некоего ритуала, даровавшего обоим ощущение защищенности от любых невзгод, которые обычно сопутствуют брачным союзам. В этом Наоми была твердо убеждена.