Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

Но женщина направляется по дорожке к нам. Я никогда не видела такого унылого лица — кажется, будто она утонула, и вода исказила ее черты.

— Куда ты собрался? — спрашивает она, не глядя на меня. — Ты не говорил, что уходишь.

— Я ненадолго.

У женщины уморительно екает в горле. Адам бросает на нее внимательный взгляд.

— Мама, не надо, — просит он. — Пойди прими ванну, оденься. Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь.

Она потерянно кивает и идет обратно к дому, потом останавливается, словно вспомнила о чем-то, оборачивается и впервые за все время смотрит на меня — чужого человека в ее саду.

— Кто вы? — спрашивает она.

— Ваша соседка. Пришла навестить Адама.

Взгляд женщины мрачнеет.

— Да, я так и думала.

Адам подходит к ней и осторожно подхватывает под локти.

— Пойдем, — говорит он. — Тебе нужно вернуться в дом.

Она позволяет себя увести; они направляются к задней двери. Женщина поднимается на крыльцо, оборачивается и снова бросает на меня взгляд. Она ничего не говорит; я тоже молчу. Мы просто смотрим друг на друга; потом она заходит в дом и идет на кухню. Интересно, что там будет, что они скажут друг другу?

— Она нездорова? — спрашиваю я Адама, когда он возвращается в сад.

— Поехали отсюда, — отвечает он.

Поездка на мотоцикле оказывается совсем не такой, как я себе представляла, — не то что быстро катиться с горки на велосипеде или на ходу высунуть голову из машины. На мотоцикле ты открыт всем ветрам, как зимой на пляже, когда налетает шквал с моря.

На шлемах стоят пластиковые щитки. Я свой опустила, а Адам нет; он это сделал нарочно.

— Люблю, когда ветер в глаза, — пояснил он.

Адам сказал, что, когда мы заворачиваем за угол, мне нужно наклоняться. Что он не будет разгоняться до предела, потому что я впервые сижу на мотоцикле. Но это еще ничего не значит. Даже на средней скорости можно взмыть ввысь. И полететь.

Мы проносимся по улицам, оставляя позади дома и фонари. Мы проезжаем магазины, промзону, лесной склад, пересекаем границу знакомого городского пространства. Показываются деревья, поля, простор. Я прячусь от ветра за сгорбленной Адамовой спиной, закрываю глаза и думаю о том, куда он меня везет. Я представляю себе мчащихся галопом лошадей в моторе: их гривы развеваются по ветру, изо рта валит пар, ноздри раздуваются. Однажды я слышала историю о нимфе, которую похитил какой-то бог и увез на своей колеснице в мрачную и жуткую глушь.

В конце концов мы приезжаем на грязную стоянку возле автомагистрали; такого я никак не ожидала. Здесь припаркованы две огромные фуры и пара легковушек; я замечаю ларек с хот-догами.

Адам выключает мотор, пинком ставит мотоцикл на подпорку и снимает шлем.

— Сначала слезь с мотоцикла, — советует он.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. В дороге у меня перехватило дыхание. Колени дрожат; я с трудом перекидываю ногу через седло и слезаю на землю. Она не качается под ногами. Водитель фуры подмигивает мне из окна. В руке у него стаканчик с дымящимся чаем. У продавщицы в ларьке с хот-догами волосы стянуты в хвост; она протягивает мужчине с собакой пакетик чипсов. Я не такая, как они. Как будто мы сюда прилетели, а все остальные тут жили всегда.

— Мы еще не пришли, — говорит Адам, — давай поедим, и я тебе кое-что покажу.

Похоже, он понимает, что я пока не могу говорить, и не ждет ответа. Я медленно бреду за ним, слушаю, как он заказывает два хот-дога с кольцами лука. Откуда он знал, что мне именно этого и хотелось?

Мы едим стоя. По очереди отхлебываем кока-колу. Я поверить не могу в то, что я здесь, что, сидя на мотоцикле позади Адама, я смотрела на пролетающий мимо окружающий мир, что небо было словно шелк, я видела, как клонится к вечеру день — не белый, не серый и не серебристый, а смешанный, трехцветный. Наконец, едва я выбрасываю обертку от хот-дога в урну и допиваю кока-колу, Адам спрашивает:

— Готова?

И я иду за ним в калитку позади ларька с хот-догами, за канаву, в редкий лесок. Вьющаяся через лес тропинка приводит нас на опушку. Я и не думала, что мы так высоко забрались. Нашим глазам открывается удивительный вид. Город расстилается внизу, словно кто-то положил его к нашим ногам, а мы разглядываем его с вышины.

— Ух ты! — восхищаюсь я. — Никогда тут не была.

— Угу.

Мы садимся рядом на скамью, почти касаясь друг друга коленями. Земля под ногами, как камень. В воздухе пахнет морозом, который еще не вполне установился, и близкой зимой.

— Я сюда приезжаю, когда мне нужно от всех сбежать, — поясняет Адам. — Грибы я здесь нашел.

Адам вынимает коробочку с табаком, открывает, отсыпает табака на бумагу и скручивает сигарету. У него под ногтями грязь, и я вздрагиваю, представив, что эти руки прикасаются ко мне.

— Держи, — говорит Адам. — Это тебя согреет.

Он протягивает мне сигарету, и я смотрю, как он сворачивает еще одну для себя. Она похожа на тонкий бледный палец. Адам дает мне прикурить. Мы молчим целую вечность, лишь выдыхаем дым на город внизу. Он говорит:

— Внизу может твориться все что угодно, но здесь ты об этом не знаешь.

Я понимаю, что он имеет в виду. Быть может, в тех домишках кромешный ад, все вверх дном, мечты рассыпаются в прах. Но отсюда все кажется таким умиротворенным. Чистым.

— Ты извини, что так получилось с мамой, — просит Адам. — Она бывает невыносима.

— Она больна?

— Не совсем.

— Так что же с ней такое?

Адам вздыхает, проводит рукой по волосам.

— Полтора года назад папу сбила машина.

Он щелчком отбрасывает окурок в траву, и мы оба следим взглядом за оранжевым светлячком. Кажется, что прошло несколько минут, прежде чем огонек потух.

— Хочешь, поговорим об этом?

Он пожимает плечами:

— Да тут и говорить не о чем. Мама с папой поссорились, он сбежал в паб и, переходя через дорогу, забыл посмотреть по сторонам. Спустя два часа к нам в дверь позвонила полиция.

— Ужас!

— Ты когда-нибудь видела испуганного полицейского?

— Нет.

— Жуткое зрелище. Мама осела на лестницу и зажала уши руками, а полицейские с фуражками в руках топтались в прихожей; у них дрожали колени. — Адам невесело фыркнул. — Полицейские были чуть постарше меня и понятия не имели, что делать.

— Какой кошмар!

— Хуже того. Они отвезли ее опознать тело отца. Мама сама хотела, но они не должны были ее пускать. Его раздавило в лепешку.

— Ты поехал с ними?

— Я ждал снаружи.

Теперь я понимаю, почему Адам так непохож на Зои и остальных знакомых ребят из школы. Нас связывает горе.

Он продолжает:

— Я думал, что переезд как-то поможет, но увы. Мама до сих пор каждый день пьет кучу таблеток.

— Ты за ней ухаживаешь?

— Да.

— А жить когда?

— У меня нет выбора.