Сергей Поляков - Золотинка

Обедали поздно, к концу рабочего дня. На клеенке разложили магазинную закуску. Сашок и Колька растолкали спавшего на телогрейках и брезенте Геннадия. Тракторист вытащил из сумки пару бутылок вина и поставил на клеенку. Сашок и Колька придвинули кружки к бутылкам. Механизатор плеснул себе и жиганам в кружки. Сашок вопросительно оглядел мелкоту:

— Слабо?

Мальчишки промолчали, Сашок налил каждому в кружку, сказал:

— Молчание — знак согласия. Пьем за удачную шабашку.

Потом закусывали, курили, наливали снова. Остальное мальчик не помнил. Очнулся он в лесу у родника, жутко болела голова, сухой язык наждаком терся о гортань. Попив воды. Сережка, покачиваясь, поднялся на ноги.

— Штормит с непривычки, — посочувствовал Ворона и протянул горсть леденцов, набранных из жестяной коробки, — бери, отрыжки и запаха не будет.

Через полчаса они двинулись в поселок.

— Не попадись родителям, — вдалбливал напарнику Колька, — расколет и нам кранты. Гену с работы попрут.

На удачу отец с матушкой ушли в гости. Встретил пьяненького хозяина верный Рекс. Он завилял хвостом, лизнул мальчика в щеку, принюхался, брезгливо оскалился и ушел в будку.

— Скотобаза! — ругнул Сергей кобеля, разделся и заснул, поздно вечером вернулись родители.

— Умаялся, сердечный, спит без задних ног, — пожалела мама.

— Утром проснется и будет как огурчик, — возразил отец.

Вид у старика был понурый и убитый. Он сгорбился, поник, на подбородке пробивалась седая щетина.

— Васильич, ты как в воду опущенный! У тебя что-то случилось? — спросил отец.

— Да, Федя, — бесцветным голосом проговорил гость и достал из сумки бутылку вина.

— Ты по будням не выпиваешь! — удивился отец.

— Не пью, — согласился Васильич, — сегодня исключение. — Он разлил вино по стаканам. После второй порции старик захмелел. Вынув застиранный носовой платок, он принялся вытирать слезящиеся глаза.

Фронтовик Васильич год назад вышел на пенсию. Денег на житье не хватало, и деятельный мужик нашел занятие, приносящее небольшой доход. В начале лета, когда земля подсыхала, дед Анапа вооружался топором, лучковой пилой и уходил в сопки. До осени он заготавливал дрова в горельниках и укладывал в штабели. В начале зимы Анапа пробивал, протаптывал дорогу для больших, самодельных саней, грузил дрова и спускал их с сопок. Клиенты находились всегда. Владельцы домов — частники о дровах, угле заботились сами. У городских властей до решения проблемы отопления домовладельцев руки не доходили.

Окрестные леса вырубили или сожгли по халатности в тридцатых, сороковых годах. Черные, горелые проплешины на окрестных сопках явились свидетельством давних пожаров.

Вырученные деньги Васильич отдавал дочери, которая одна растила сына. По выходным он заходил к родителям обсудить новости, перекинуться в копеечную буру.

— Что произошло, Васильич? — допытывалась мама.

— Нина Григорьевна, Федор Семенович, я жизнь прожил, никогда не воровал, без спросу спичку не брал.

Он замолк и снова поднес платок к глазам. После продолжительного перерыва он продолжил:

— Вчера поздним вечером иду от дочери и вижу посредине дороги два новеньких бруса. По всей видимости они упали с проезжавшей автомашины. Я столкнул один брус в канаву, второй подхватил на плечо и поволок домой — не пропадать добру. Километр с передышками я тащил чертов брус, до поворота в поселок оставалось метров пятьдесят.

Вдали вспыхнули фары, шла встречная машина, я отступил на обочину и отдыхал перед последним броском до дома. Напротив меня остановился милицейский газик, оттуда выходят милиционеры.

— Стой, дед, где взял, где украл?

Я объясняю, что не воровал. Брус новый, неподалеку строек нет.

— Как докажешь, что брус не краденный?

Объясняю, что в километре лежит второй брус.

— Поехали, предъявишь, — смеется держиморда, — подхватывай бревно и тащи обратно.

— И вот я, старый дурак, волоку брус назад. С горем пополам допер ношу, показываю добрым молодцам второй брус.

— До седых волос дожил, ума не нажил, — смеются скоты, — не прикасайся к тому, что не тобой положено. Но тебя, старого пердуна, жалеем и не везем в отделение.

Развернулись и уехали. Объясняться бесполезно. У меня сутки душа саднит, обидно и горько. Зачем над стариком издеваться!

— Сволочи! — выругалась мама и удалилась к себе. Васильич посидел, допил вино и пошел домой.

Отец сапожничал.

Он брал из блюдца деревянные гвоздики-колышки и прибивал подошву сапога к головке.

Гвоздики размокнут, разбухнут и будут держать подошву лучше клея и дратвы.

— Папа? — спросил сын, — почему милиционеры заставили деда Анапу нести брус обратно.

— Мал ты, сынок, не поймешь, — отнекивался отец.

— Объясни, — настаивал сын.

— Отголоски сороковых годов, Сережа. Народ у нас безалаберный, безответственный, вороватый, его и приучали к порядку, дисциплине. Не тобой положено, не тронь. Пусть сгорит, сгниет, утонет, сопреет. Кто отвечает по должности, тот и ответит за халатность. Была бытовая статья «за колоски», по ней многие отправились в «места не столь отдаленные». Времена были суровые, тревожные, предвоенные. На три часа на работу опоздал и угодил в тюрьму, вот такие они — «колоски». Что это за статья? В деревнях жили голодно, на картошке, свекле, хлеба не хватало. На поле, после уборки, всегда остаются опавшие колосья пшеницы, ржи, ячменя. Если усердно поработать, и мешочек наберешь. Отшелушишь дома, перемелешь зерна в муку, испечешь лепешек. За незаконный сбор колосьев с колхозного поля преступников судили, отправляли на перевоспитание в лагерь, на зону.

— Ведь это, — мальчик замялся, — бездумно, глупо. Колосья сопреют, никакой пользы не принесут.

— Резон в наказании был, — неохотно отозвался отец, — народ жесткими методами приучали к порядку, боролись с разгильдяйством, самоволием, анархизмом. Ты никому не сплетничай о разговоре с дедом, мы не ведаем, какие времена наступят, кто встанет у руля государства и партии.

На улице никого, кроме играющих в штандарт девчонок. Мальчик презрительным взором окинул кучу кинувшихся в разные стороны юных односельчанок. Девчонок он не терпел.

— Штандарт! — закричала девчонка, остальные остановились и замерли на месте. В глупый штандарт они играли часами.

В январе в класс привели новенькую. Сергей сидел за партой один, и ее усадили рядом. На первый взгляд школьница и школьница, таких полкласса, через две недели они пустячно, без злобы поспорили из-за чернильницы, спор и ссорой не назовешь. Соседка оказалась решительной и скорой на расправу.

Она аккуратно обмакнула перо ручки в чернильницу и вонзила ручку в щеку одноклассника с возгласом: