Филип Жисе - Океан. Белые крылья надежды

– Чего тебе? – спросила Ангелика.

– Пить хочу, – отозвался Винченцо, схватил скорлупу от кокоса и зачерпнул из баллона воду, поднес к губам. Осушив "черпак", отбросил его в сторону, опустился на ягодицы в тени соседнего дерева, спиной уперся о ствол.

– Чертова жара, – Винченцо стер ладонью пот со лба, харкнул, собрал слюну во рту, сплюнул на траву себе под ноги. – Пот ручьем льет. А тебе не жарко? Сняла бы футболку, – Винченцо осклабился.

– И не мечтай.

– Да я и не мечтаю. О тебе же думаю. Как бы не спарилась… А где все?

– Алессандро на холме, Кирк за черепашьими яйцами ушел, синьора Полетте и синьор Дорети где-то гуляют, а Эбигейл…

– А Эбигейл я знаю, где, – хохотнул Винченцо. – На пляже сиськи проветривает. Ты бы с нее пример брала. Чего стесняться? Не маленькие. Все все знаем… Ну да ладно, это твое дело, кому свои прелести показывать. И не мое это дело. Все понимаю, а главное, уважаю твое желание на приватность.

Ангелика распахнула глаза. В голову полезли всякие мысли по поводу того, что случилось с Винченцо. Не упал ли ему на голову кокос? А может, его солнечный удар хватил?

На ветку, прямо над головой Ангелики опустился попугай. Зеленое оперение птицы было в тон листьев дерева, и если бы не темная ветка, попугая можно было на дереве и не заметить. Бело-голубая вставка у основания клюва на лбу и красные полукружия вокруг глаз были едва различимы. Секунду-другую попугай сидел молча, свысока смотрел на Ангелику и Винченцо, затем взмахнул крыльями и опустился в двух метрах от Ангелики и Винченцо, крикнул.

– Эй, дичь сама пожаловала к столу, – хохотнул Винченцо, перевернулся на ягодицах, порываясь встать. – А давай мы тебе шею свернем и общипаем.

– Оставь его в покое, Винченцо, – заступилась за попугая девушка. – Мы не страдаем от голода, пусть живет.

– Какая ранимая, – Винченцо осклабился, развалился на траве, сцепил руки за головой в замок. – Мне это нравится… Ну, пусть живет. Когда-нибудь все равно сдохнет и без моей помощи… Я вот что думаю. Если нам жить на этом острове до скончания наших дней, тогда ссориться нам нельзя. Согласна?

Ангелика промолчала, продолжая недоумевать, что случилось с Винченцо.

– Ну, так вот. Что я предлагаю? Нам надо держаться всем вместе, тогда и шансы выжить у нас получше будут. Согласна?

Ангелика вновь промолчала, продолжая возиться с рыбой. Как-то неловко вспорола брюхо ножом. То ли нож притупился, что было маловероятно, то ли никогда не делала ничего подобного. При виде крови скривилась, но работу не бросила, вывалила рыбьи кишки на широкий пальмовый лист, поднялась, подхватила с земли скорлупу кокосового ореха, зачерпнула воды из баллона и ополоснула рыбьи внутренности, промыла, как умела. Бросила рыбью тушку на траву рядом, подняла еще одну рыбину и принялась за работу. Рядом в небольшой яме тлели угли. Ангелика взяла сложенные тут же сухие ветки, разломала и бросила в костер, затем вернулась к разделке рыбьей тушки.

Попугай, до того стоявший невдалеке, приблизился к ореховой скорлупе, стал на нее ногой, наклонился и принялся пить воду, напился, крикнул, приблизился к выпотрошенной рыбешке, ухватился клювом за хвост. Ангелика топнула ногой. Попугай вскрикнул, отошел в сторонку и принялся наблюдать за Ангеликой, время от времени покрикивая.

– Предлагаю забыть старое, – между тем продолжал Винченцо, – и жить настоящим. Ты как на это смотришь?

– Ты что-то задумал, Винченцо?

– Зачем мне это? – осклабился тот. – Хочу, чтобы ты знала, если будет нужна моя помощь, можешь смело на меня рассчитывать.

– Совсем недавно ты мне угрожал, а теперь предлагаешь помощь.

– Да, брось, – отмахнулся Винченцо. – Мало ли что я раньше говорил. У меня, может, настроение было плохое. С кем не бывает?

– Что же так повлияло на перемену твоего настроения?

– Неважно, – Винченцо улыбнулся чему-то своему, почесал волосатый живот, зевнул, посмотрел на руки Ангелики. – Эй, а кольцо где? Неужели потеряла?

– Сняла и спрятала.

Винченцо взглянул на девушку, прищурив глаза, ухмыльнулся.

– Это ты правильно сделала. Прошлому не место в настоящем… Я тут подумал, – Винченцо придвинулся к Ангелике. – Милая, что если нам…

– Никаких "нам", Винченцо, – Ангелика крепче сжала в руке рукоять мачете, точно собралась им защищаться от Винченцо.

– Нет, так нет, – Винченцо взглянул на нож в руке девушки, пожал плечами, улыбнулся. – Нож тебе не к лицу. Ты слишком нежная и утонченная для этого дерьма, – Винченцо кивнул на рыбьи кишки у ног девушки.

Минуту-другую Винченцо наблюдал за попугаем, что-то обдумывая, затем посмотрел на лицо Ангелики, на палец без кольца, снова на лицо. Ухмылка скривила его лицо.

– Я тут припомнил, милая. Еще вчера утром колечко красовалось на твоем пальчике, сегодня его уже нет. Мелочь, недостойная внимания, но… я видел, как вы вчера с докторишкой вернулись в лагерь вместе, уже после заката. Ты мне тогда показалась очень странной. Какой-то уж излишне сияющей. Я вот и думаю, может, это как-то связано с исчезновением твоего горячо любимого ранее кольца.

– Это тебя не касается, Винченцо. Совсем не касается.

– Может быть, – улыбка сошла с лица Винченцо, брови сомкнулись над переносицей.

Винченцо поднялся на ноги, покрутил головой, заметил рядом кокосовый орех, принесеный кем-то в лагерь, поднял его и запустил в попугая. Орех ударился о землю рядом с зазевавшейся птицей и покатился по траве. Попугай взмахнул крыльями и, оглашая окрестности криками, взмыл в воздух.

– Чтоб тебя, – разочарованно буркнул Винченцо, развернулся и скрылся в джунглях.

Ангелика посмотрела ему вслед, отбросила в сторону тыльной стороной ладони упавшую на глаза челку и вернулась к прерванному занятию. Похоже, она поспешила с выводами насчет Винченцо.

Леопольдо вытер подмышки рубашкой, протер лоб и отбросил в сторону, на циновку, сложенную пополам и служившую ему ложем. Точно такая же циновка была и у капитана. Эти две циновки, да две набитые сухой травой подушки – вот и все вещи в их с капитаном жилище. Убогом, как жизнь нищего, и пустом, как его желудок.

Леопольдо прошлепал босыми ногами к проему дверей, наклонился и подкатал упавшую штанину. Горячий, пропитанный пылью воздух проник в легкие и вызвал к жизни приступ кашля. Леопольдо закашлялся, облизал сухие губы и застыл в проеме дверей, разглядывая облака на небе. Хотел бы он, чтобы пошел дождь, всем сердцем жаждал этого, но сердечного желания недостаточно, когда сама природа, казалось, восстала против человека. Капитан ему рассказывал, что дожди в Сомали редки, очень редки, поэтому надеяться на них бесполезно. И, правда, за ту неделю, что они с капитаном успели пожить в этом проклятом богом месте, дождя не было ни разу, как и туч на небе. Лишь только бледное их подобие, успевавшее рассосаться раньше, чем Леопольдо успевал моргнуть.