Юрий Убогий - Что было, что будет

— Что же ты… Как же… — бормотала она бессвязно. — Я испугалась так…

— Ну, ну… — Он успокаивающе погладил ее по голове. — Ничего страшного. Ну, разошлись немного, что за беда? Это ж дачный лесок, тут и потеряться-то негде.

— Да, негде! — Она улыбнулась сквозь внезапные, лишь теперь набежавшие слезы. — Знаешь, как страшно было! Думала, все, не найду тебя больше! А ты волновался за меня?

— Как тебе сказать, — замялся он. — Я ведь знал, что всерьез заблудиться тут негде. Справа дорога, слева речка, куда-нибудь ты б обязательно вскоре попала.

— Мне к тебе надо было, понимаешь?! К тебе!

— Ну, вот и вышла ко мне. Сейчас мы отдохнем после этих приключений и закусим заодно. Мне старушка наша кое-что на дорогу дала.

— Какая она славная, правда?

— Обыкновенная, — пожал Павел плечами.

— Прекрасная, — сказала Марина Николаевна упрямо. — Добрая и суровая. Я таких людей очень люблю. И в тебе что-то похожее есть. Ты же суровый?

— Весьма! — засмеялся Павел.

— И добрый.

— Не очень…

— Ну, что ты! — возмутилась Марина Николаевна. — Я же чувствую. А работа у тебя какая! Раз добро людям делаешь — значит добрый. Не спорь, пожалуйста, мне виднее.

— Хорошо, добрый так добрый. Вот тебе от доброго человека! — И он протянул ей огромный красный помидор.

Марина Николаевна почувствовала, что проголодалась так, что у нее даже руки задрожали.

— От страха аппетит, — пробормотала она с набитым ртом. — Страху натерпелась! А он и не волновался, надо же! Добрый человек называется. Никогда не прощу!

— Оченно вы строги, сударыня. А не волновался, потому что знал — найдешься непременно.

— Знал! Очень вы много знаете.

— Виноват, исправлюсь.

— Вот-вот, исправляйтесь, пока не поздно. Умник. Кандидат несчастный! Кандидат с головы до пят! Господи, чушь какая — кандидат! Ну, во что ты кандидат, скажи? Может, в люди? Может, ты не вполне человек еще?

— Марина, прибью! — Он сделал свирепое лицо.

— Ну, вот и доказательство! «Прибью!» Разве настоящий человек такое женщине скажет? Ох, а грибы-то у него какие никчемушные! Заморыши. Смотри сюда — вот… вот… во-от! Это я понимаю, добыча! А если б ты знал, какого я красавца пощадила!

— Как это?

— Первый боровик увидела и не стала срезать. Пусть живет. До того хорош — кавалер, настоящий, галантный — шляпа набекрень. А от тебя небось милости не жди?

— От меня — нет. Попался — все, крышка.

— А я к тебе попалась?

— Надеюсь, что да.

— А ты ко мне?

— Надеюсь, что да.

— «Надеюсь, надеюсь…» Заладил как попугай одно и то же. Ой, слышишь, дятел стучит?

Вдалеке и в самом деле стучал дятел, упорно и монотонно. Марина Николаевна послушала и сказала, вздохнув:

— Всю жизнь стучит, никак достучаться не может. Не открывают…

Она легла на спину, закинув за голову руки. От самых ее глаз уходила ввысь сосна и казалась Марине Николаевне мощной, зеленопалой рукой, держащей над ней небо. Совсем рядом какая-то птаха вновь и вновь повторяла свою короткую и простенькую, прозрачную, как струйка воды на оконном стекле, песенку. Чуть подальше слышалась вторая песенка, поярче и попестрей, и они, то, совпадая, сливались, то звучали порознь. Пахло грибами, мохом, хвоей, и все это вместе было до головокружения хорошо.

— Держи меня, — сказала Марина Николаевна чуть слышно, — а то упаду.

— Откуда и куда?

— С земли в небо… Ты меня любишь?

— Да.

— А я думала, скажешь: «Надеюсь, что да».

— Почему же?.. Просто — да.

— А что больше, меня или работу?

— Это несравнимо.

— И все-таки…

— Если несравнимо, то и ответить нельзя.

— Значит, работу… Что ж, так, наверное, у мужчин и должно быть.

— А у женщин?

— А у женщин — наоборот. Понимаешь — мне все время страшно… Кажется, что вся жизнь в тебе… Вот от этого и страшно. Я поэтому, видно, в лесу и напугалась так. Тебя же потеряла все-таки. — Она улыбнулась, почувствовав, что улыбка вышла какая-то жалкая.

Она ждала, что он скажет что-нибудь, приласкает ее, но он молчал и не двигался. И страх, о котором она только что говорила, с новой и еще большей силой охватил ее. Она вдруг увидела Павла как бы издалека, со стороны, и так ясно представила себе, насколько он свободен. Он с ней, пока он любит ее, но ведь это может измениться! Пусть и не в любой час и день, но все-таки очень быстро. И она никак не сумеет этому помешать. Он всегда волен уйти от нее, как он ушел от жены, семьи, других женщин, которые наверняка были у него. Ей почудилось на мгновенье, как что-то черное надвинулось не только на душу ее, но и на солнце — солнечный свет потерял праздничную свою яркость, померк, хотя на небе по-прежнему не было ни облачка. И, одновременно с этим, какая-то отчаянная, болезненная нежность к Павлу охватила ее. Чувствуя, что этого не надо делать, но не в силах сдержаться, она обняла его и стала целовать его глаза, шею, губы…

Вернувшись в деревню, Марина Николаевна с Павлом устроились на крылечке перебирать грибы, а скоро к ним присоединилась и Маланья Тихоновна.

— Ничего добыли, неплохо, — сказала она, оглядывая грибную кучу. — И на жарку, и на варку хватит. А может, на сушку пустите, домой повезете?

— Нет, нет, — поспешно возразила Марина Николаевна. — Домой нам не надо.

— Вот и зря. Сушеный гриб белый первая вещь. Что ж, и далеко не уходили, тут по округе и шарили?

— Да, поблизости.

— Некому их сейчас собирать-то, в работе весь народ, страда.

— Да, я обратил внимание, деревня пустая совсем, — сказал Павел. — Маланья Тихоновна, у меня к вам есть предложение — не надо ли вам чего в хозяйстве сделать? У нас почти неделя впереди, не все ж гулять таким здоровякам! — Он обнял Марину Николаевну за плечи и весело подмигнул ей. — Найдите-ка нам работенку подходящую.

— Нет, милый. — Старуха с сомнением покрутила головой. — Спасибо, а только не могу я такого допустить. Сын-то что скажет? Скажет, в работу гостей запрягла! Нет, не годится это дело. Отдыхайте себе.

— Маланья Тихоновна, — начал Павел убеждающе, — работа физическая для нас лучший отдых. Правда, Марин?

— Правда, — неуверенно подтвердила она.

— Ну, вот видите! Так что подумайте, что можно нам поручить, а сын и знать не будет.

— Сын сыном, да мне и самой-то вроде совестно. Неладно вроде.

— Я вас прошу! Это ж просьба, понимаете?

— Уж если просьба, тогда деваться некуда! — засмеялась старуха. — Тогда давайте так. Яблоня у меня есть сухая, надо бы ее спилить, на чурки порезать да, может, и пень подкорчевать, чтоб не мешался. Правда, дело тяжелое, потное…

— Маланья Тихоновна! — воскликнул Павел. — Или я не мужик, по-вашему? Обижаете, честное слово!

— Да я про Марину…

— Она просто рядом будет, для вдохновения. Ну, может, пилу придержит иной раз.