Юрий Убогий - Что было, что будет

— Тогда пошли глядеть! — Старуха решительно встала. — Не поладится, не понравится — пеняй на себя. Я и Алексею про эту яблоню сколько говорила, а он только рукой машет, на кой с ней возиться, мол. А я думаю, сухостой не убрать, это уж последнее дело. Перед людьми стыдно.

Засохшая яблоня стояла в углу огорода и со своим, лишенным коры стволом, с обломанными, остроконечными, короткими сучьями чем-то напоминала огромную, торчащую из земли, гладко обглоданную кость.

— Ну, как, подходяще? — лукаво улыбнулась старуха.

— Вполне, — сказал Павел. — Для меня лучше работы и не придумать.

Марина Николаевна с растерянностью смотрела на яблоню, не понимая, что она-то здесь может сделать, чем помочь? Павел заметил это и успокаивающе положил руку ей на плечо:

— Не волнуйся. От тебя требуются сущие пустяки. В трех… да, в трех местах двуручной пилой придется работать, вот ты и будешь лишь ручку придерживать, чтоб пила не застревала. Все остальное я ножовкой разделаю. Ну, а про корчевку и говорить нечего, не женское дело. Так что не робей!

— А я и не робею. Я не только двуручной, я все время с тобой хочу!

— А вот и будешь со мной. Загорай вон там, в сторонке. Правда, Маланья Тихоновна?

— Правда, правда. Куда ж ей тут!

— Инструмент нам, пожалуйста, готовьте — топор, ножовку, пилу двуручную и рукавицы. Я хирург, мне руки беречь надо. Да и тебе — для красы! — Он обнял Марину так крепко, что она сморщилась.

Она еще, пожалуй, не видела Павла таким оживленным и веселым и не могла понять причины этого. Ведь не предстоящей же возне с яблоней он радуется?

— Вот видишь, значит, тебе все-таки понравилась старушка, если ты для нее хлопочешь так, — сказала Марина Николаевна, когда они остались одни. — Такую прыть проявил, я удивилась даже.

— Не в ней дело, — сказал Павел. — Для нее пусть сын старается. Вон какой здоровяк!

— Так зачем же?..

— А мне самому дела какого-нибудь хочется! — засмеялся Павел. — Не люблю я болтаться. Хоть два-три часа в день надо с усилием пожить. Иначе на меня тоска нападает.

— Так ты, значит, о себе позаботился?

— О себе, но ведь и для старушки польза. Гармония получится полная… Я думаю, что так, в принципе, и следует. Работай для себя, для своего, если хочешь, удовольствия, а от этого и для других прок. Опять, скажешь, эгоизм? Ну, так что же? Думаешь, лучше всех любить и на печи лежать?

— А если б она попросила тебя что-нибудь неприятное сделать?

— За неприятное я б не взялся, — ответил Павел, улыбаясь. — Зачем? В этом-то один из секретов жизни и есть — делай то, что хочешь и любишь.

— Но много же и тяжелых дел, противных даже?

— Вот пусть их и делают те, кто ничего лучшего не смог найти. И пеняют на себя.

— Но есть же и долг в конце концов! — воскликнула Марина Николаевна, начиная раздражаться.

— Долг… — Павел помолчал. — Надо чтобы долг этот самый поперек горла не вставал. Чтоб совпадал и с желаниями твоими, и с интересами.

Пообедав и немного отдохнув, вновь пошли к яблоне. Павел долго кружил вокруг нее, разглядывал и прикидывал что-то.

— Что ты мудришь? — не выдержала Марина Николаевна. — Давай пилить, чего проще?

— Э-э, нет, дело тут тонкое. Надо угадать, куда дерево падать хочет. Не угадаешь, пилу зажмет. Да и комлем ушибить может. Так, здесь, по-моему. — Он сделал топором глубокий надруб на стволе.

— А это зачем?

— Пилу заправить надо точно.

— Ты, как лесоруб настоящий!

— Понимаешь, хирургия всяким рукодельным штукам учит. Мне кажется, я бы даже портняжить мог при нужде. Мы ведь тоже режем, да шьем, да примеряем… Ну, что, начали? Твоя задача пилу придерживать и на себя тянуть слегка. Поехали…

Пилить оказалось неожиданно приятно. Пила позванивала, ходила широко, и из-под нее в обе стороны брызгали красноватые мелкие опилки. Марина Николаевна вскоре поняла, что основную тяжесть работы берет на себя Павел, а она, действительно, лишь придерживает рукоятку. И ей было так хорошо ощущать передающееся через пилу мощное мускульное усилие Павла. Она почти не напрягалась и тем не менее с удивлением почувствовала, что устает — немела поясница и, особенно, правое плечо. Ее тронуло, что Павел быстро догадался об этом и предложил поменяться местами, сменив, таким образом, работающую руку. Проделав это несколько раз, они присели отдохнуть. Павел обнял ее с какой-то особенной, веселой нежностью.

— Работничек, — прогудел он ей на ухо.

Они проработали около получаса, когда ствол яблони стал потрескивать.

— Отойди в сторону, — сказал Марине Николаевне Павел. — Я один теперь, ножовкой.

— Почему? Опасно?

— Нет. На всякий случай. Отойди, тебе говорят!

Марина Николаевна отошла на несколько шагов, а Павел продолжал медленно и упорно действовать пилой. Раздался сильный треск, и яблоня, сначала медленно, как бы раздумывая, а потом все ускоряя и ускоряя ход, рухнула, ломая сучья, на землю.

— Все! Спасибо за службу! — Павел, широко улыбаясь, протянул Марине Николаевне руку. — Ух, натерла как, даже в рукавице. — Он наклонился, поцеловал ее в саднящую ладонь, и прикосновение его прохладных губ было так приятно, что у Марины Николаевны замерло сердце. — Объявляю отбой на сегодня. Купаться идем!

Во дворе встретили хозяйку, которая, едва их завидев, одобрительно закивала головой:

— Слышала, слышала! Аж земля загудела! Никто не зашибся, нет?

— Все в порядке, Маланья Тихоновна! — с забавной гордостью сказал Павел. — Повергли великана! Завтра разделывать будем, а там и корчевать.

— Ну-ка, ну-ка! — старуха проворно схватила руку Марины Николаевны и повернула ладонью вверх. — Ты больше что б к пиле не касалась. Слышишь? — повернулась она к Павлу. — Я не дозволю, волдыри натрет.

— Что это вы так ее жалеете? — улыбнулся Павел. — Ну, и натрет.

— Хорош муженек! Без толку бабу обезручить — разве можно? Было б по нужде, тогда б какой разговор.

— Договорились, Маланья Тихоновна! Все остальное я сам сделаю.

— Вот и сделай, — сказала старуха ворчливо. — А то чего удумал — пни корчевать женщине…

— Какие пни, что вы? Я предполагал в двух местах двуручной пилой перехватить, но раз дело такое, ножовкой обойдусь…

— Слава богу, уговорила мужика, — сказала Маланья Тихоновна лукаво. — Так вы на речку? Вот по тропке и идите, там у нас купаются. На ужин-то грибы жарить? И ждать вас когда?

— Грибы, конечно. А ждать нас не надо, мы и сами не знаем, когда вернемся.

— Не надо и не надо. — Старуха поджала губы. — Как придете, стало быть, так и явитесь…

Когда шли к реке, встречная женщина поздоровалась с ними. Они ответили поспешно, громко, в лад и расхохотались.

— Ты заметил, что здесь почти все здороваются?

— Да. Манера такая.

— Я-то потом поняла, а сначала мне даже не по себе было. Деревню увидела — показалась знакомой. Дом Маланьи Тихоновны — тоже. А тут еще эти приветствия… Подумала, может, я когда-то здесь и жила, да позабыла.