Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Да нет, – сказала Маргарита успокаивающе, – я не алкоголичка. Так я, иногда, по случаю. По состоянию души, вернее. А в общем, нет. Не слишком падка. Не волнуйся. – И взялась за кофе. – Ты в самом деле можешь что-то с работой помочь?

– Это хорошо, что не слишком падка. Вот это очень хорошо, – не ответив ей, проговорил отец. – И даже важно. Важно-важно-важно.

В нем по сравнению с тем, каким видела его в прошлый раз, появилась словно бы некая легковесность, он напоминал ей сейчас малое перышко, пушинку, невесомо трепещущую в воздушной струе. Он изменился даже и внешне. Прежде отец носил бородку, усы и был похож на героев картин какой-нибудь фламандской школы, а теперь – ни бороды, ни усов, гладко выбрит, ничего художественного во внешности.

– Ну ответь же! – потребовала Маргарита. – Что ты имел в виду, говоря про работу? Как-нибудь связано с тем, чем ты сам занимаешься? Чем ты сейчас сам занимаешься?

– О том и разговор, о том и разговор, дорогуша моя! – Отец схватил со стола свою чашку кофе, отхлебнул, потанцевал с нею в руках перед Маргаритой и звякнул обратно на блюдце. – Не заложишь, нет? Могу надеяться? Можешь обещать?

– Боже мой, папа! – Маргарите было смешно. Она и не смогла удержаться, хихикнула. – Ты что, агент ЦРУ, как говорили раньше? Или чей там еще?

– Мирового империализма и мирового сионизма, – подхихикнув вслед ей, сказал отец. Тут же, впрочем, изгнав с лица всякое подобие веселья. – Но я сереьезно, дорогуша моя, более чем серьезно. Можешь поручиться, что не заложишь?

Маргарите в конце концов пришлось дать ему нечто вроде клятвы: не заложит, ни в коем разе.

– А заложишь – убью, – махнул отец у нее перед лицом указательным пальцем, полез в тумбу стола и извлек на свет, бросил перед Маргаритой на стол альбом – наподобие тех, в каких раньше, в советские времена, держали фотографии. – Вот, ознакомься.

Маргарита раскрыла альбом, пролистнула – это была коллекция винных этикеток. Французских, итальянских, немецких. Черные, бордовые, белые, фиолетовые, с золотыми, простыми, серебряными буквами. Их здесь было несколько десятков, этих этикеток, под сотню, а то и больше.

– Ты что, подделываешь этикетки? – догадалась она.

– Умна не по годам, сразу видно в кого, – сказал отец. Забрал у нее альбом и бросил обратно в ящик стола. – Именно! Тем и занимаюсь.

– Зачем? – запинаясь, спросила Маргарита. Понимая зачем, но не позволяя себе поверить в это.

– Затем! – отозвался отец. – Любишь всякую привозную лозу? Пьешь? Не пей! Я – этикетки, а те, кто мне их заказывает, – вино. На бутылку настоящего – десять искусственных. Какая там дрянь размешана – и черту неизвестно.

– А кто тебя заставляет этим заниматься? – опять же понимая кто, а вернее – что, но не в силах удеражаться, не спросить, произнесла Маргарита.

– Жизнь, дорогуша! – ожидаемо ответил отец. – Жизнь какая, ё-моё, я и предположить не мог, что она со всеми нами такой фортель выкинет. Или что, мне саван на голову и ползти на ближайшее кладбище? Хрен! Раз вы меня мытьем, так я катаньем!

– А я тут при чем? – снова спросила Маргарита.

– А ты при том, что хочется мне кушать, – сказал отец. И засмеялся, замахал рукой: – Не в том смысле, что у дедушки Крылова, не в том. В другом! Хотя и в прямом. Представляешь, как я живу?

– Нет. Откуда, – пожала плечами Маргарита.

Отец покивал:

– Да, откуда… Ах, дорогуша моя, и стыдно, и надо признаться. На понтах я живу. На понтах!

– То есть? – Маргарита не была уверена, что правильно поняла отца.

– Понтярю я, понтярю! Вид делаю, арапа заправляю! Стою на пальцах, как в пуантах, чтобы выше ростом казаться! А то опустят меня, как суку последнюю, и буду я у них ботинки лизать, а они мне подошвой грязной по морде!..

Маргарита потеряла терпение:

– Пап! Ты бы послушал себя. Ты говоришь, словно какой-то блатняга! Словно урка последняя.

– О-ох, с кем поведешься, тем голосом и выть. – Отец, наконец, сел к столу, взял свою чашку, отпил, поставил обратно на блюдце и ударил ладонью по столешнице, так что все вздребезжало. – Делового человека я из себя корчу. Бизнесмена. Будто бы не я эти этикетки рисую, а негры на меня пашут. Буто бы я фирмач, а кисти в руках и не держал.

– Бред какой-то, – не выдержала, удивленно проговорила Маргарита.

– Бред, потому что ты в бизнесе ни хрена не сечешь, – тотчас парировал отец. – Узнают, что я художник – сразу мне расценки на пару порядков снизят. Мгновенно! Человек у них – только кто дело крутит, бизнес, иначе, а кто работу работает – грязь, шваль, растереть, как харчок, и чтобы следа не осталось!

– Но я-то при чем, я-то? – снова напомнила о себе Маргарита.

– Подходим, дорогуша моя, подходим, – сказал отец. – Какая ты нетерпеливая. Я какой образ жизни веду, соображаешь?

– Образ жизни бизнесмена, – по-школьному ответила Маргарита.

– Почти, – подтвердил отец. – В той, видимой части. Которая на публику. Шьюсь во всяких тусовках, членствую в клубах, разнообразные завтраки, обеды, ужины… А в связи с этим я нуждаюсь… как ты думаешь, в чем?

– Да, в чем? – переспросила Маргарита.

– В экскорте.

– В экскорте? – Маргарита не поняла.

– В сопровождении, дорогуша. – Отец протянул руку и похлопал по руке Маргариты на столе. – Куда-то я могу притащиться один, а куда-то ни в коем разе. И мой экскорт должен подчеркивать мою крутость. Сечешь?

Маргарита кивнула. Она просекла.

– Ты предлагаешь быть твоим экскортом мне?

Отец, не отнимая от ее руки своей, тоже согласно кивнул.

– Умна не по годам, говорю же. Я, видишь ли, нуждаюсь в том, чтобы это был совершенно надежный человек. Чтобы я знал: не подведет и не продаст ни в коем случае. Не будет трепать языком. Я пару раз сильно подзалетел. Очень сильно. Больше не хотел бы. Полагаю, с родной дочерью таких проблем не возникнет?

В чем-чем, а в этом Маргарита могла заверить его, не задумавшись.

– А в каком качестве по отношению к тебе я должна выступать? – спросила она затем. – Дочери? Любовницы?

– Пассии, – убирая свою руку, сказал отец. – Дочери – это, конечно же, хорошо бы. Но дочь с собой всюду не потаскаешь. Так что пассии, дорогуша моя, пассии.

– Ну, ты придумал! – выдохнула Маргарита. – Да я же себя… кем? Я какой-то продажной сукой себя чувствовать буду!

– Ну, ну, ну! – увещевающе помахал рукой отец. Отпил из чашки, поднялся и прошелся перед столом. – Ты что, тонкая натура, что ли? Еще не хватало. Грубей! И побыстрее. А то обдерешься вся, до живого мяса, всю жизнь себе в ад превратишь. Живи веселее, вольнее. Не думай о завтрашнем дне. Лови кайф. Всерьез роли своей не воспринимай – и никаких проблем. С новыми людьми будешь знакомиться, отношения завяжешь. Может быть, с кем роман закрутишь. Пожалуйста. Ничего не имею против. Придумаем что-нибудь, чтоб и волки сыты, и овцы целы. Найдем способ, как выкрутиться. Главное, не продавать. Быть Партнершей с большой буквы, Чтоб я всегда на тебя опереться мог.