Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

Но леди Райс не слушала. Она была дома и снова плакала.

Л еди Райс продолжает угрюмо зацикливаться на алиментах. Леди Райс не дает Ангел сбить себя с толку. Та, в сущности, лишь источник развлечений, хотя теперь леди Райс воздает должное применениям секса. Леди Райс все еще намерена получить положенное ей, но она благодарна Ангел за старания. Не желает она слушать и Джелли, которая все чаще жалуется, что потеряет здоровье, если этот развод будет так тянуться и дальше. Да, она понимает, как соблазнительно крикнуть «хватит, хватит!» и уступить, но не кричит и не уступает. Она упряма и исполнена гнева.

Обходиться без гнева, объясняет леди Райс своим субсестрам, равносильно тому, чтобы обходиться без пищи, ставшей насущной. Теперь ее питает хлеб возмущения, обильно сдобренный горькой желчью, подступающей к горлу. Хлеб, густо намазанный и хорошо пропеченный ненавистью к Антее. Сплошь неправедные, нездоровые эмоции, но поддерживающие, и лучше, чем горе. Гнев — это нож в зубах истомленного воина; небезопасное оружие, металл прижат к зубной эмали, острие повернуто наружу. Но конечно, если упасть, он тебя и выпотрошит — твоя собственная вражда, а не враг. Ненависть, как и секс, — тот же наркотик, объясняет леди Райс. Ощущение такое, словно можешь просуществовать на них вечно, что ты родилась с точной дозой ненависти; но конечно, она завлекает тебя, затягивает, убивает. И убьет быстро, если ты превысишь дозу, как убивает героин; ты можешь в один миг захлебнуться собственной желчью. Это — противоположность тихой смерти. Это смерть от невоздержанности, злобы, праведного гнева, тошнотворного отвращения. Или же она будет убивать тебя медленно; ты можешь отпрянуть с воем, как Джелли тогда в «вольво», припаркованном в бетонном стойле, и оставить поле боя другим, зализывая несомненно смертельные раны, дикий зверь, укрывшийся в вонючей пещере, жалкий, издыхающий, но опасный.

Если кто-нибудь проявляет доброту, леди Райс язвительно фыркает — она, та, которая давала такие приятные обеды; если кто-нибудь подойдет слишком близко, зверь отплатит за эту доброту, за это приближение, разорвав в смертных судорогах ни в чем не повинного доброхота в мелкие клочья. Берегитесь воя израненных. Ангел, не чувствуй себя надежно в теле, которое, по-твоему, ты себе подчинила. Ты ведь могла откусить кусок себе не по зубам. Джелли ничем не досаждает, Анджелика почти подруга, но Ангел оставила леди Райс в колготках с лопнувшей резинкой, и леди Райс это могло не понравиться; лучше, Ангел, не полагайся на благодарность леди Райс, будущей разводки. Леди Райс разговаривает очень мило, но даже ее родным сестрам следует поберечься. Не нажимать на нее слишком уж сильно.

Л еди Райс теперь, когда она обрела это умение, посылает свой дух к своему адвокату, чтобы он поверил ей и лучше отстаивал ее интересы. Он спит и храпит рядом со своей седой женой, которой снятся любовники, которых у нее никогда не было. Леди Райс говорит от имени всей себя.

Нам нужны алименты! Нам требуется пища насущная; мы растрескиваемся и расщепляемся. Мы истончены и хрупки из-за отсутствия любви — за шесть месяцев мы потеряли тридцать фунтов. Если наш муж не признает наших прав, к нам на помощь должно прийти общество — суды и юристы обязаны противостоять коррумпированной индивидуально совести. Ваш долг свят, Барни Ивенс.

Нами движет не месть и не алчность. Наоборот. Нет! Мы просто утверждаем, что весы правосудия останутся в равновесии, только если «духовному благу» будет дано воссозданное момент за моментом надлежащее, пристойное материальное выражение. Утраченные блага — в данном случае любовь, иллюзии, надежда (хуже, чем утраченные, — в этом последнем случае украдена!) — имеют свой денежный эквивалент; и этот эквивалент должен выплачиваться ежемесячно до скончания времен. Иными словами, «на протяжении ее жизни», что для каждого конкретного индивида равносильно тому же. Алименты!

Великое и сложное сооружение, каким является брак, — сооружение, сложенное из сотни маленьких добрых услуг, тысячи маленьких «назло», десяти тысяч второстепенных поступков из добрых намерений (будь они попыткой не ударить в грязь лицом, снятием муравья, выдергиванием волоска, смехом над неостроумной шуткой, игнорированием ошибок, прощением грехов), — сооружение это не может и не должно как институт быть превращено в развалины. Пусть подпорки будут финансовыми; если ничего другого не остается, необходимы эти.

Если «мы» — а под «мы» я подразумеваю себя (леди Райс), Анджелику, Джелли и, да, к сожалению, Ангел — не получим алиментов от Эдвина, вся наша компашка гикнется: я чувствую, так и будет. От этого зависит жутко много, сами звезды могут провалиться в себя. Чаши весов, на которых реальное уравновешивается с нереальным, разойдутся настолько, что накренятся и опрокинутся, и смысл нашего существования, а с ним и само существование погибнут. Мы все исчезнем, как клочок дыма. Или провалимся в себя, как прогнившая тыква. В конечном счете в живых нас поддерживают деньги, единственное несомненное благо, которым мы обладаем, и абстрактно и подлинно. На справедливости не проживешь, а на деньги так даже очень.

Барни Ивенс спал. Зверь бродил под окнами, и его лунная тень была четкой. Он был реален. В отличие от леди Райс, ибо в эти моменты зверь существовал телесно в большей степени, чем она. Миссис Ивенс застонала во сне. Приятные грезы сменились кошмаром.

Я знаю, мы можем потерпеть неудачу, сказал дух леди Райс спящему адвокату. Суд может постановить — как надеется Эдвин и как вы меня все время предупреждаете, — что мы вполне способны сами себя содержать, а поскольку в бракоразводных делах преобладает доктрина «без вины» и величайшие несправедливости, какие только один человек способен причинить другому, теперь, видимо, утратили всякий вес, суд может заявить, какого черта! Да кто она такая, эта никчемная жена, бывшая поп-звезда, ни разу не скакавшая за гончими рядом с мужем, застигнутая в постели с мужем своей лучшей подруги? И кто поверит ее объяснению, каким образом она очутилась в этой постели и насколько мало в этой постели произошло? Так не присудим же этой женщине ничего! Да, как я слышала, с них вполне станется не присудить нам четверым ни пенни. Если же все мои надежды на справедливость окажутся обманутыми, то как сумеет прожить каждая из нас? А, подобно птицам, если я вас верно расслышала? Поклевывая там и тут. И мы ведь всегда можем прибегнуть к шантажу. Причем не исключено, что и прибегнем. Словечко-другое на ушко масс-медиа, и все они попадают на землю, точно скворцы. Вы этого хотите?