Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

Анджелика чуть не сломала зуб на коржике, который пролежал в духовке слишком долго.

— Хрен! — сказала она, а ее мать подняла брови и сказала:

— Если они тебе не нравятся, не ешь. Хорошим коржикам полагается быть твердыми.

— Мам, — спросила Анджелика, — я разговаривала сама с собой, когда была маленькой?

— Без умолку, — сказала миссис Уайт. — Доводила своего отца до исступления. Утром нас будили детские голоса — молитву читали. И совсем разные голоса. Но была там только ты. Одна.

— И голоса мальчиков?

— Ну да, — сказала миссис Хэзерли. — Мальчиков и девочек. Все разом! Нас это просто изводило.

Лавендер пекла такие же отличные булочки и делала такие же скверные желе, как и раньше. В ее кулинарных талантах имелись изъяны. Но после перемены фамилии Анджелика уже больше не воспринимала ее как мать. Анджелика ощущала себя осиротевшей. Миссис Уайт трансформировалась в миссис Хэзерли и в процессе трансмутации потеряла материнский статус. Теперь она стала просто еще одной пожилой домохозяйкой в Барли с варикозными венами и объемистой талией.

— Да, и мальчиков тоже, — сказала миссис Хэзерли. — Мальчики и девочки в одном маленьком тельце. Настоящее чудо.

— Вы никому ничего не говорили?

— Нет. Во всяком случае, ты не вскакивала спозаранку и не поднимала нас. Вы все вроде бы отлично между собой ладили. Твой отец и я шутили по этому поводу. «Ну, — говорил Стивен, — для нашей Джелли проблем единственного ребенка в семье не существует». А я отвечала: «Но будет ли это прилично в переходном возрасте? Что, если они разобьются на парочки?» Только к переходному возрасту голоса смолкли. От тебя осталась только одна, и не самая приятная, как ни жаль.

— Мам, — сказала леди Райс, — кое-что проясняется. А когда ты говоришь про все эти наркотики, весь этот алкоголь и весь этот секс, что ты имеешь в виду? Я никак не вспомню.

— Вот это и имею, — сказала ее мать. — Ты спалила свои мозги. Дотла. Я тебе тогда говорила, что так и будет. Вся эта история со свихнутой целкой. Этот твой мерзкий ансамбль. Прямое блудодейство на эстраде и ничего больше. Причем такое, о каком никто из нас и понятия не имел. Мы не знали, куда глаза девать. Я пожертвовала собой ради тебя, отдала свою жизнь ради твоей, а ты пустила свою жизнь наперекосяк! Что толку в добродетельности и исполнении долга, думала я тогда.

— Прости, мам, — сказала Анджелика.

Лавендер посмотрела на нее совсем нежно и обняла.

— Я тебя прощаю, — сказала она. — Ты вернулась в своем уме и очень милая, а это главное.

— Значит, все хорошо, — сказала леди Райс Анджелике. — Она сожалеет, и она меня простила. Ну, я пошла. Попрощайся за меня с Рамом. Прощай, Ангел. Прощай, Джелли. Это была короткая жизнь, но не могу сказать, что уж такая приятная. Я только и делала, что стонала и стенала.

Анджелика прижала ладонь к голове.

— У тебя не найдется хорошего бутерброда? — спросила она мать. — Мне вдруг жутко есть захотелось.

Лавендер отправила Мэри намазывать рыбный паштет на хлеб. Мэри пошла очень неохотно, точно ей постоянно указывали, что ей надо сделать, и она слушалась, но терпеть этого не могла.

— Мам, — сказала Джелли, хотя ее язык с трудом выговорил это обращение. — Еще одно. Вспомни время, когда умер папа. Как это произошло? Какой я была тогда? Ведь я и это как будто забыла.

— Я предпочту этого не касаться, — сказала миссис Хэзерли, и тут в прихожую весело ввалился мистер Хэзерли и сел пить с ними чай. Он съел весь хлеб, намазанный рыбным паштетом, не оставив Джелли ни ломтика. Ел он и пил с помощью только правой руки, а левой сжимал полную женину ногу. Мэри входила в комнату и выходила из нее выполнять новые поручения: накормить собак, насыпать корма золотым рыбкам и морским свинкам, и без того очень толстым. На руке Мэри блестело кольцо — обручальное с брильянтом. Джелли смутно помнила, как стояла рядом с Мэри на концертах Хорового общества. Они были лучшими подругами, во всяком случае, так утверждала Мэри. Пела Мэри всегда фальшиво.

— Дай мне заняться делом, дорогой, — сказала миссис Хэзерли, пойманная за ногу. Но муж не был склонен ее отпустить, и потому она осталась сидеть, где сидела.

— Ты помолвлена, Мэри? — спросила Джелли, чтобы отвлечься от зрелища эротического взаимодействия ее матери и отчима, но Мэри сказала, что нет, а кольцо ей подарил отец на день рождения, когда ей исполнилось тринадцать.

— Будь ангелом, Джелли, сыграй нам что-нибудь, — воззвала миссис Хэзерли из своего плена. — Я сберегла рояль твоего отца. Он занимает столько места, что я совсем собралась его сжечь, но что-то меня остановило.

Джелли исполнила ее желание. Она сыграла вступление к «Иисус, блаженство мира». Рояль был расстроен просто на удивление. Ее пальцы спотыкались на клавишах, но никто словно бы ничего не замечал. Что бы она ни делала, эти люди намеревались ее одобрить. Вдохновение возносилось к потолку и отражалось от него совсем глухо. Ноты, ею извлекаемые, никоим образом не могли вознестись и слиться с музыкой сфер, где их законное место. Ей стало ясно, что она потерпела неудачу со своей жизнью. С другой стороны, едва ли по своей вине.

— Твой отец играл нам такие прелестные мелодии из «Нищего принца», когда мы были маленькими, — сказала Мэри.

— Почему ты не скажешь своей дочери всю правду, Лавендер? — сказал Джеральд Хэзерли. Он доел последний бутерброд, его правая рука взметнулась, и он завладел ногами дочери вдобавок к жениным. Все трое радостно повизгивали.

— Да, пожалуй, — сказала миссис Хэзерли. — Вреда теперь не будет. Чуть ты подросла, Джелли, так вовсе перестала замечать своего отца; что он в комнате, что нет, тебе было все равно. Он устроил тебя в Королевский колледж, но ты туда и не заглянула, а вместо записала эту пластинку. «Свихнутую целку». Музыку он бы еще как-нибудь выдержал, но тут кто-то прислал ему текст. Ну и, как ни грустно, он умер через две-три минуты, сидя в этом самом кресле, вон там.

— Ты хочешь сказать, что я убила своего отца? — спросила Анджелика.

— Да нет же, милочка. Это сделал тот, кто прислал текст. По-моему, прислала его первая жена Джеральда. Она бывала такой злобной!

— Я вспомнила! — сказала Ангел. — Я вспомнила, как ты сказала мне, что он умер, а я тебе сказала: «а как ты сумела заметить разницу?» и засмеялась, и ты меня ударила и назвала чудовищем. И ты была права: я его убила и еще сострила насчет этого.

— Что же, милочка, — сказала миссис Хэзерли, — не спорю, поступила ты не так уж хорошо. — И она взвизгнула и засмеялась, потому что мистер Хэзерли принялся щекотать ей ногу, а Мэри взвизгнула «и меня, меня» и придвинулась еще ближе.

— Но ведь, с другой стороны, — услышала Ангел от своей матери, — подумав над этим, я поняла, почему ты сказала про то, что разницы особой не было. После того как хор распустили — теперь больше никто не хочет слушать настоящего пения, — твой отец из года в год сидел в этом кресле и смотрел прямо перед собой. А я всегда была веселой девочкой. И мне это не подходило. Я же вышла за него только из-за тебя. И он очень о тебе заботился, если учесть, что ты не его дочь. И я уверена, он сейчас с небес улыбается мне и рад моему счастью.