Камен Калчев - Софийские рассказы

— Знаю.

— Говорят, молодой инженерик.

— Да, что-то в этом роде.

— А эта… которая осталась…

— Спокойной ночи, Лачка!

— Спокойной ночи. Ключ у тебя есть или тебе открыть?..

— Не надо.

— Ну как знаешь… Прошу прощения, сколько времени?

— Не проверял.

— Вот и я не проверял. У тебя, случайно, сигареты не найдется?

— Ты же знаешь, что я не курю.

Я поискал в карманах ключ. Лачка, перевесившись через перила балкончика, рассматривал меня с любопытством.

— Что, нету? И я иногда оставался без ключа. Погоди, я тебе открою.

— Не надо, нашел.

— Нашел? Хорошо! А где был-то?

— Спокойной ночи, Лачка! — Мне вовсе не хотелось отвечать ему.

— Прошу прощения, спокойной ночи… А ты не с Бояджиевыми ли был?

— С какими Бояджиевыми?

— Ты что, их не знаешь?.. Иванчо и Гергана Бояджиевы.

Наконец я открыл дверь и быстро вошел в темный коридорчик. На ощупь поискал выключатель. В это время Лачка вышел из кухни и появился в коридорчике со свечой. Лампочка, оказывается, перегорела, вот он и сошел посветить мне, чтобы я случайно не ушибся в темноте. Я хотел отказаться от его помощи, но он и не собирался уходить, держал над головой свечку и разглядывал меня… Неожиданно он заметил на моей белой рубашке какое-то пятно и взволнованно проговорил:

— Это пятно от красного вина! Подойди-ка поближе.

Пришлось покориться ему. Держа меня за руку, Лачка пошел в кухню. Там он зажег электрический свет. Напротив, над умывальником, висело зеркало. В нем отразился я в своей рубашке с пятном, Лачка в полосатой пижаме, похожий на заключенного. Его лысое темя блестело в свете электрической лампочки. Он попросил меня наклониться над умывальником. Я наклонился, но оказалось, что воды в кране нет. Тогда Лачка вывел меня на балкон, где стояло несколько кастрюль с водой. Он каждое утро наполняет их водой, чтобы поливать цветы. Лачка предусмотрительный. Если вдруг возникнет пожар, он погасит огонь. Заставив меня снять рубашку, Лачка принялся застирывать винное пятно. Сказал, что потом посыпет его тальком. Тальком можно очистить все.

Расхаживая по кухне, я недоумевал, как мог подчиниться этому человеку, который держал сейчас какой-то пакетик. Он разложил мою рубашку на кухонном столе, посыпал тальком винное пятно и сказал, что в таком состоянии рубашка должна пролежать здесь всю ночь, тогда только пятно исчезнет. Тальк очень сильное средство.

Я стоял раздетый до пояса и с ужасом смотрел на его блестящие металлические зубы. Он пригласил меня сесть, предложил сварить кофе. Я ответил, что не хочу, но он принялся меня убеждать, что его кофе лучше, чем у других.

— Прошу прощения, но Бояджиева добавляет в кофе турецкий горох. А мой чистый. Понимаешь разницу?

Мне показалось: еще немного — и он укусит меня своими металлическими зубами.

— Понимаю, — ответил я, чтобы отделаться от него побыстрее. Но он не угомонился:

— Гергана не права. Она считает, что я враг народа.

Он налил в медную кофеварку воды, воткнул штепсель электроплитки в розетку, продолжая болтать. Я стоял словно загипнотизированный. Никогда мне еще не случалось проявлять такое безволие. Я не узнавал себя. А Лачка продолжал опутывать меня своей паутиной и наслаждаться моим бессилием.

— Ты добряк! И люди легко тебя обманывают. Особенно женщины. Будь осторожен. Гергана следит за тобой. Ей известно все: где ты был, с кем и зачем. Все записано в ее тетрадке. Я тебе не враг. Могу хоть сейчас расписку дать. Не веришь? Нет, ничего у них не выйдет, как не вышло и с Гюзелевым.

— А что с ним было?

Он напомнил мне об афере Гнома с брынзой и другие истории, о которых я и знать не знал.

— Векилов слишком много на себя берет. Мог бы быть и внимательнее, когда имеет дело с человеком… Правда же? Я лично знаю Гюзелева. Он слишком далеко зашел и потому должен ответить, Тут Векилов прав. Но это совсем не значит, что он «враг народа», как и его назвала Бояджиева. Я спрашиваю…

Сидя на кушетке, я с сонным вожделением посматривал на подушку. Его слова убаюкали меня, и я незаметно заснул, уронив на нее голову. Сколько я спал, неизвестно, но, проснувшись, увидел его. Он держал в руках фарфоровую чашку. Над чашкой вился парок. «Кофе ободряет», — сказал он и протянул мне чашку.

— Прошли те времена, когда царил произвол! Сейчас партия призвала их к порядку и ничего подобного не позволит.

Какая-то кошка пробежала в электрическом свете по перилам балкончика. Лачка стал говорить, что ненавидит кошек, потому что они таскают у него цыплят. Я слушал его вполуха. Он продолжал пить кофе и вдруг спросил, правда ли, что меня приглашали стать директором «Винпрома».

— Что? — Я решил, что ослышался.

Мне показалось, что все это происходит во сне. Какой-то огненный шар вертится в моей голове, а Лачка раздувает его. Еще немного — и я начну бредить.

— Слушай, если ты станешь директором, мы будем делать чудеса. Я тебе говорю! Не веришь? Гюзелев не мог меня обмануть. А ты хотел скрыть это от меня. Значит, Гюзелеву доверяешь, а мне не доверяешь. Наверное, ты и его назначишь на какую-нибудь должность.

— Назначу.

Незаметно сон мой прошел… Я уже директор «Винпрома». Лачка — мой помощник, а Гюзелев — заведующий складом… Мы втроем ведаем торговлей. Вино льется рекой, звенят деньги…

На улице разгоралась заря. Бледнел горизонт. Мне хотелось плюнуть Лачке в физиономию и убежать из его вонючей кухни. А он не отставал от меня. Как он меня окрутил!..

Блестели фарфоровые тарелки и чашки. Пахло гнилыми фруктами. Семейный очаг… А чем могу похвалиться я?.. А Виолета?..

— Если станешь директором, я против!.. С нею не сходись, она тебя скомпрометирует.

— Ском-про-ме-ти-рует!.. — повторил я, вскочив с кушетки.

Лачка смотрел на меня с ухмылкой. Размахнувшись, я сильно стукнул его по скуле. Это было для него неожиданно, и он так и остался стоять, растягивая рот в улыбке. Потом схватился за щеку, бросился к раковине и начал отплевываться.

— Выбил зуб! — забормотал он. — Бьешь по-бандитски!

— Извини, — сказал я, распахнул дверь и вышел из кухни.

Было уже утро. Я опустил шторы на окнах и заснул, смертельно усталый. Меня больше не интересовали ни солнце, ни люди, ни зубы Лачки…

С той ночи Лачка стал более осторожен. Он не потребовал от меня никаких объяснений. Я даже подумал было, а не приснилось ли мне все это. Мы с ним здоровались при встрече, как будто между нами ничего не произошло. К счастью, он больше не решался ни приглашать меня в кухню на чашку кофе, ни рассказывать о происшествиях, случившихся в его закусочной или на улице. Это меня вполне устраивало, потому что мне некогда было заниматься Лачкой и его проблемами.