Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Наконец, все призы были разыграны, свечи задуты, торт съеден и родители начали подъезжать, чтобы забрать домой собственных чад. С неохотой и сожалением взлохмаченные, раскрасневшиеся гости покидали нас, остались только Агнет и Расти Мюллер.

Раздался звонок в дверь, и я пошла открывать, настроившись, наконец, познакомиться с мамой Агнет, но на пороге возник ее папа. Доктор Амелунг стоял на нашем крыльце, прижимая к груди пышную, алую пуансетию в горшке. Видимо, что-то такое отразилось на моем лице, потому что доктор принялся с порога оправдываться, что бывшая жена задерживается на работе, поэтому он… И так далее, и тому подобное.

— Что вы, доктор Амелунг, проходите. — Я вошла в образ радушной хозяйки. — Я рада вас видеть. Я сейчас позову Агнет.

Они прибежали все втроем и начали хором вопить, что еще чуть-чуть, совсем немножечко поиграют. Ну пожалуйста, мама! У них какая-то новая игра, для которой непременно нужно трое игроков. Вдвоем совсем неинтересно, папа!

Папа так и стоял, притиснув к себе цветок, борясь с искушением настоять на своем.

— Доктор Амелунг, дадим им полчаса? — смилостивилась я. Мне не хотелось портить детям настроение. — Как вы смотрите на чашку кофе? У нас еще, кажется, остался именинный торт.

Не дожидаясь положительного ответа, ребята дружно затопали ногами по лестнице, торопясь вернуться к игре.

Я улыбнулась:

— Позвольте, я заберу у вас цветок. Что-то мне подсказывает, что это для меня.

— Да-да, извините. Пожалуйста. Агнет позвонила и сказала, что уронила на пол цветочный горшок. Надеюсь, это не был ваш любимый кактус?

Лучше бы он этого не говорил. Тогда я могла бы с полным правом считать, что он пришел ко мне с цветами. А теперь выходило, что он просто возмещает ущерб.

— Так это была Агнет? Ничего страшного, разбилась чахлая фиалка, которая никак не решалась умереть. Роскошная пуансетия, сразу чувствуется приближающееся Рождество.

Я сварила кофе, разложила по тарелкам остатки торта и пригласила доктора.

— У вас очень красивый дом, фрау Таня, — похвалил он. — Уютный.

— Здесь немного моих заслуг, я почти ничего не поменяла после смерти родителей. Раньше это был их дом.

На этом, кажется, подходящие темы для разговора были исчерпаны. Мы в молчании пили кофе, доктор прилежно скреб ложкой по тарелке с тортом.

— Очень вкусный торт, — с преувеличенным энтузиазмом нарушил он тишину.

— Спасибо, но тут тоже нет моих заслуг. Этот шедевр изготовили в соседней булочной.

Молчание становилось тягостным, и пришлось брать инициативу на себя. Недаром же я сегодня тренировалась в роли затейника. Я разразилась речью о детях, рассказала парочку веселых историй из сегодняшнего празднования, привела несколько смешных высказываний и, честное слово, заслужила главный приз за этот конкурс — доктор слушал с неподдельным интересом.

— Вы чудесно выглядите, фрау Таня, — не к месту заявил он, ставя на блюдце чашку. — Скажите…

Но задать вопрос он не успел, послушная Агнет прибежала, готовая ехать домой. Она обхватила папу руками за шею, потерлась щекой о плечо, и вдруг серые глаза ее округлились:

— Папа-а, ты что-о ел то-орт? — в изумлении протянула она. И пояснила специально для меня. — Папа никогда не ест тортов, он терпеть не может сладкое.

Папа, почему-то покрасневший как рак, поспешил увести домой болтливое сокровище.

А я весь вечер мучилась вопросом: что он хотел у меня спросить, но не успел? Только перед сном, лежа в кровати, я вспомнила, что так и не рассказала доктору о своих успехах в русском.

После отъезда мамы с папой мне разрешили переехать в их спальню, и это странным образом примирило нас с Надеждой. Не приходилось больше, вечно подстраиваясь друг под дружку, ютиться на десяти квадратных метрах. То ли мы скучали, не видя перед собой постоянного собственного отражения, то ли просто повзрослели и, обзаведясь какой-никакой личной жизнью, нуждались в собеседнике для ее обсуждения.

Любомир выписался из больницы, но чувствовал себя плохо. Рука срослась неровно, болела, о тренировках пока не было и речи. Полдня Любик проводил в поликлинике на процедурах, оставшееся время бесцельно слонялся во дворе, играл с мужиками в домино, отмечая очередную «рыбу» пивом. Кира вздыхала, ворчала и даже лупила его полотенцем. Но что толку? Мы все прекрасно понимали, что для брата травма может означать если не конец спортивной карьеры, то большие ее осложнения.

Мама при первой же возможности звонила, узнавала, как наши дела, дистанционно руководила. Мы послушно соглашались — все равно проверить не было никакой возможности. Но звонить было дорого, поэтому чаще мама с папой писали нам письма. Папа описывал египетскую природу и особенности быта, мама больше нажимала на рассказы о гастрономии, местных магазинах и ценах. Мы в ответ бодро рапортовали, что у нас все отлично.

Я исправно трудилась, намывая километры кафедральных полов и разливая по пробиркам и чашкам Петри сотни литров сред. Полученные за труды копейки тут же несла репетиторам, оплачивая их непомерные усилия по подготовке меня в институт. На себя денег не оставалось, даже на редкие театральные билеты подкидывала Кира. Спасибо Уолтеру, который держал слово и помогал в силу умения и разумения. Он регулярно присылал посылки, в которых традиционно обнаруживались банка растворимого кофе, арахисовое масло, макароны, сухая колбаса, консервированная ветчина и печенье. Это давало нам возможность попировать, быстренько съедая вкусности за два вечера. Еще в посылках всегда лежали обувь моего размера, по одной блузке и юбке, капроновые колготки, трусики-недельки и немного косметики вперемешку с расческами и заколками для волос. Я видела истинный героизм уже в том, что ради меня он захаживает в отделы женского конфекциона. Прямо скажем, не все из этого я могла надеть — фасоны иногда попадались более чем странные, но были и просто замечательные вещи, каких не купишь ни у одного спекулянта. На каждом ярлыке была приклеена маленькая бумажка с ценой, под которой еще одна, а под ней еще. Надька объяснила, что это уменьшающиеся цены с распродаж, намекнув, что жених-то жмот, но я все равно радовалась и каждый раз по-честному делилась с сестрой.

В отличие от меня, Надькины финансовые дела шли очень хорошо, у нее завелись деньги, и мы все вчетвером частенько шиковали за ее счет. Я даже задумывалась периодически: а стоит ли вообще получать образование, если можно, как Надежда, в свое удовольствие работать и получать оценку, адекватную затраченным усилиям. Только, в отличие от сестры, я была начисто лишена художественных способностей.

А еще в отличие от меня, успевавшей между работой и домом лишь забежать в магазин, Надежде удавалось совмещать работу с миллионом разных дел. Она работала в своей художественной мастерской, потом трудилась сверхурочно, стремясь набить руку, умудрялась знакомиться с молодыми людьми, бегать в кино и на дискотеку, встречаться с коллегами.