Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Внезапно Моня что-то вспомнил, по-хозяйски велел:

— Наумчик, сбегай, принеси там мой «дипломат».

Самый главный Надькин шеф Наум вскочил и мальчишкой побежал в прихожую, вернулся с плоским черным маленьким чемоданчиком, аккуратно поставил его на стол перед хозяином.

Моня, открыв чемоданчик, призывно окликнул со смехом:

— Эй, девчонки-мальчишки, налетай!

В «дипломате» лежало несколько пачек «Мальборо» для «мальчиков» и упаковки колготок для «девочек». Одаренные мальчики-девочки принялись благодарно охать и цокать языками в знак величайшего почтения. Я, только сегодня распечатавшая новую пачку канадских колготок, сидела смирно и не тянула жадных рук. Надька, кстати, тоже под юбкой имела новые колготки, но это ей не помешало приобщиться к сокровищам Али-Бабы при «дипломате» и даже под шумок умыкнуть пачку сигарет. Высокая девица в пепельном парике, совсем недавно бесцеремонно щупавшая ткань моего канадского платья, казалось, была готова прямо сейчас начать примерку колгот безумного фиолетового цвета. Мне стало стыдно и противно: как можно при чужих мужчинах разглядывать нижнее белье.

— Девульки, что сидим? — зычно дернул за очередную ниточку Моня. — Сообразите нам скоренько закусить, да будем киношку смотреть. Сначала Брюса Ли, а потом новую кассету, «Эммануэль» называется. Она у меня, правда, без перевода, но там перевод и не нужен.

— Ой, Миша, а как же мы поймем? — принялась хихикать и жеманиться девица с грудью.

— Не дрейфь, поймешь. Там про жену дипломата, — со смехом успокоил грудастую Моня и насупил брови. — Так жрать нам кто-нибудь даст?

Девицы не испугались притворно гневного окрика, на правах старших в упор уставились на нас с сестрой, недвусмысленно давая понять, что салаги дежурят по камбузу. Моя боевая Надежда безропотно выдернула меня за руку из диванного угла и потащила за собой на кухню.

На маленькой кухоньке за столом сидел лохматый, заспанный человек в мятой футболке и ел из кастрюли борщ. Некрасивый, плохо выбритый, младше мужчин в соседней комнате, но гораздо старше нас с Надей. Для удобства он наклонял кастрюлю, когда нырял туда ложкой.

Моя сестра застыла на пороге будто вкопанная.

— Давидик, где же ты был? — защебетала она восхищенно. — Я думала, что тебя нет дома. Ой, я так огорчилась!..

— А теперь обрадовалась? — спросил он с усмешкой с легким акцентом, не переставая хлебать из кастрюли.

— Конечно! Теперь я почти что счастлива. Так где ты был? — фонтанировала восторгом сестра.

— Спал. — В его голосе восторгов было не так много. Думаю, не так много, как хотелось бы Надежде.

Надежда подумала-подумала, что бы такое сделать, чтобы привлечь его внимание, и вспомнила обо мне. Она вытолкнула меня вперед с таким видом, словно продавала на рынке корову:

— А это моя сестра Вера. Посмотри.

— Вижу, — с той же безразличной усмешкой ответил он.

Корову покупать он не собирался.

— Ты думаешь, что у тебя двоится в глазах, да? Ха-ха! Не-ет, это мы — двое из ларца. Чума, да? Даже Моня припух. А Наумчик мне не верил, когда я говорила, что мы совсем-совсем одинаковые. Везде-везде, — нахваливала свой товар Надька.

Посмотри, какая хорошая корова! Молока много дает. Ты в рот загляни, какие зубы молодые. И рога у нее ровные. Думай, а то барин купит!..

Давидик лениво пожал плечами:

— Да вы же разные.

Зачем мне корова? Я в городе живу.

— Это мы с братом разные! У нас же еще брат есть. Мы трое из ларца! В детстве на нас люди таращились… Теперь, конечно, он сам по себе. Гормоны и все такое, ну ты понимаешь…

А еще поросеночек есть, могу уступить. Нужен поросеночек?

— Гормоны и все такое я понимаю, — равнодушно подтвердил Давидик, губами втягивая в себя с ложки розовый, разваренный капустный хвост.

— А с Веркой мы одно лицо, посмотри. Только она в платье, а я в блузке и юбочке. А если нас одинаково одеть…

Давидик не выдержал Надькиного бредового сюсюканья и спошлил:

— Даже если раздеть… У вас не платья, у вас лица разные.

Тут уж заинтересовалась я. Нас родной папа не всегда отличает, и вдруг незнакомый мужик заявляет, что мы разные. Или он просто Надьку провоцирует?

— Неужели сразу заметил? — заметно огорчилась Надежда. — Давидик у нас художник. Он сразу все замечает, просто очень талантливый, — пояснила Надька специально для меня, гордо и с придыханием. — Ну, Давид, посмотри на нас внимательно, где ты таких девушек видел? Нарисуй нас, а?

Я всегда считала, что в умственном плане моя сестра не без особенностей, но такой дурищей не видела ее никогда.

И я поняла, что Надька неравнодушна к этому Давидику, лохматому, будто дед Шишок. Лохматому, мрачному и невоспитанному, по крупицам цедящему из себя слова. Это моя неприступная красавица сестра, отшивающая ретивых кавалеров с периодичностью раз в три дня?! Должно быть, занятая мытьем пробирок, я упустила что-то реально важное.

Давидик вместо того, чтобы смотреть на нас, озадаченно разглядывал в ложке кусок холодного супового жира. Словно бы решал: кинуть его обратно в кастрюлю или же пересилить себя и положить в рот. Внезапно мне стало его жалко.

— Хотите, я вам суп погрею? — предложила я. — Так же невкусно, холодный…

— Я сама погрею, — вскинулась Надя, словно я покусилась на ее имущество, и выхватила из рук нечесаного Давида вожделенную кастрюлю. — Давидик, подожди, я быстренько. Верка, а ты пока закусить мальчикам приготовь.

Я вспомнила об оставшихся в комнате: тоже мне, мальчики. Но это полбеды, как и из чего можно готовить в чужом доме, я понятия не имела.

— Там на окне авоська лежит, возьми. Это они принесли, — подсказал нечесаный хозяин, кивая головой. — А хлеб на холодильнике в ведре. Ножи в ящике.

Вдруг ни с того ни с сего он улыбнулся мне мягкой улыбкой, много мягче, чем его акцент. Подбодренная таким образом, я сняла с широкого подоконника тяжелую сумку с продуктами, принялась выкладывать содержимое на стол. Ладная, круглая головка импортного сыра, облитая красным воском, прибалтийские шпроты, маринованные огурчики в банке с надписью «Глобус», завернутая в кусок бумаги ветчина. Как людям удается доставать такой дефицит? Но когда я развернула последний сверток, просто потеряла дар речи: внутри лежал шмат копченой осетрины, белый с желтоватым краешком жирка. Такого количества осетрины я не видела никогда в жизни, даже с Уолтером в ресторане. Только в кино, в фильмах из дореволюционной жизни, где целиком зажаренных осетров выносили на большущих блюдах с воткнутыми в рот пучками зелени. В реальности же я встречалась с этой бесподобной рыбой всего пару раз, у дяди Пети — несколькими тонкими ломтиками на маленькой пирожковой тарелке. Я стояла и боялась к ней прикоснуться, вдыхая разносящийся по кухне аромат копчения. Должно быть, я слишком громко сглотнула слюну, потому что Давид громко, гортанно рассмеялся: