Марк Хэддон - Крушение пирса

Щелкнул замок, дверь открылась и закрылась, и Дэниел услышал, как миссис Кобб сердито закричала: Что у вас тут, черт побери, происходит?

Он потихоньку вернулся в гостиную и уселся на коричневый кожаный диван, слушая, как на каминной полке тихо цокают часы в виде кареты с четверкой лошадей, и ожидая, когда боль в висках хоть немного утихнет. Рядом с часами стояли в рамочках школьные фотографии Шона и Дилана. На стене висела знакомая тарелка из Корнуолла, на которой был изображен маяк, отбрасывающий дугообразную полосу желтого света, и три чайки в виде черных «галочек». Дэниел чувствовал, что от его кроссовок все еще исходит слабый запах собачьего кала. По коридору прошел Шон с полным ведром чего-то, затем в туалете зашумела спущенная вода, и Шон с пустым ведром быстро прошел обратно на балкон.

А потом Дэниел задремал. Проспал он минут двадцать или, может, полчаса, и его разбудил звук пилы. Он не сразу вспомнил, где находится, но голова больше не болела, и было немного странно проснуться и обнаружить, что и в твое отсутствие день продолжался и все еще продолжается. Дэниел встал и вышел на балкон. Дилан распиливал тушу косули на куски. Ноги он уже отделил и распилил пополам — бабки с копытами в одну кучку, окорока в другую. Карл из соседней квартиры вышел на свой балкон и, опершись о перила, курил сигарету и давал советы насчет рубки мяса, предлагая отнести его в магазин на задах их дома, где есть огромный холодильник. Шон больше не прикрывал лицо кухонным полотенцем. Левый глаз у него совершенно заплыл от удара, а верхняя губа была порвана и сильно распухла.

Может, вынесете все это? — И Дилан указал на желтую пластмассовую детскую ванночку, наполненную внутренностями — кишки, легкие, еще какие-то блестящие пузыри пурпурного цвета.

Дэниел и Шон дружно взялись за ручки ванночки и понесли ее к выходу, а Дилан поднял изуродованную голову косули и спросил у Карла: Может, ее в камине сжечь, а? Ты как думаешь? Но гораздо страшнее выглядела эта ванночка, содержимое которой покачивалось и хлюпало в такт движению лифта, и слово «УБИЙСТВО» на зеркальной стене, написанное большими кровавыми буквами. Наверное, подумал Дэниел, и внутренности человека выглядели бы примерно так же. В голову ему пришла дикая мысль: а вдруг это все-таки был Роберт? И на мгновение ему показалось, что солнечный свет померк.

Ты как? — спросил он у Шона, просто чтобы что-то сказать.

Нормально , — ответил Шон.

Дэниел чувствовал, что между ними словно порвана некая связь, и в то же время ощущение было довольно приятное: казалось, что они наконец стали взрослыми и теперь общаются друг с другом по-взрослому.

Поставив ванночку на землю, они сняли крышку с одного из больших металлических баков, и оттуда вырвался рой мух. А следом за ним — тошнотворная вонь, словно запах сгнившей кожи. Мальчики с некоторым трудом приподняли ванночку на высоту груди, и как раз в это время рядом появились две девочки-подростка, тут же, разумеется, поспешившие прочь. Черт бы их побрал! Шон и Дэниел быстро сосчитали до трех — и одним рывком вывалили содержимое ванночки в бак. Темная масса с чавканьем сползла туда и гулко шлепнулась на дно.

Когда они снова поднялись наверх, плита на кухне была уже включена, а миссис Кобб засовывала в духовку противень с окровавленным окороком. Карл старательно ей помогал — чистил в уголке картошку, зажав в уголке рта неизменную сигарету. Дилан пил из банки пиво «Гиннесс», но, увидев Шона, сказал ему: Поди-ка сюда. Шон подошел, и Дилан, обняв его за плечи, пообещал: Если ты еще хоть раз сделаешь что-то подобное, я тебя попросту прикончу, идиот гребаный. Ясно тебе? И все-таки даже Дэниелу было ясно, что на самом деле Дилан пытался сказать: Я же люблю тебя, дурака. Потом Дилан протянул Шону недопитую банку «Гиннесса», а для себя открыл другую.

Твоя мама звонила , — сказала Дэниелу миссис Кобб. — Интересовалась, где ты.

Ага, я счас уже пойду , — машинально ответил он, не двигаясь с места.

Потому что в данный момент слова не имели никакого отношения к их приключению с револьвером. Правда ведь? Прямо сейчас для Дэниела наступил тот самый миг, когда он понял, что время состоит из извилин и изломов, делает неожиданные петли, и если сейчас он заговорит, если попросит разрешения остаться, то с этого момента все в его жизни будет иначе. Но он молчал, и миссис Кобб сказала ему: Беги скорей, а то твоя мама будет беспокоиться. И сколько бы раз потом Дэниел ни обдумывал эти ее слова, он так и не смог толком понять, чего в них было больше — заботы о его матери или жестокости по отношению к нему. Он не стал с ними прощаться. Не хотел рисковать, боясь услышать в их голосах полное равнодушие. Он просто потихоньку вышел за дверь, затворил ее за собой и пошел вниз по лестнице, не желая больше видеть в лифте ту кровавую надпись.

Через сорок лет Дэниел приедет на похороны матери. И после похорон, не желая показаться бессердечным, не поедет сразу в гостиницу, а останется ночевать дома, в своей старой комнате. Там он будет чувствовать себя крайне неуютно, и, когда утром отец скажет, что хотел бы как можно скорее вернуться к нормальной жизни, Дэниел воспримет намек с облегчением и вскоре уедет, предоставив отцу возможность утешаться привычными делами и заботами: утренней прогулкой, газетой «Дейли мейл» и жареными свиными ребрышками по средам.

Выехав из города, он увидит, что на шоссе идут дорожные работы, и будет вынужден объезжать этот участок по узкой дороге, проложенной в низине вдоль лесной опушки. Именно там воспоминания о далеком августовском дне вдруг обрушатся на него с такой силой, что он чуть не нажмет на педаль тормоза, когда ему покажется, что он видит перед собой двух мальчишек, бегущих через дорогу и толкающих тяжелую тележку. Ему придется даже сбросить скорость и, хрустя гравием, съехать на обочину. Рядом со своей машиной он увидит проржавевший масляный бак, наполовину заполненный дождевой водой, и старый розовый диван-развалюху, из-под обивки которого — особенно на подлокотниках и на спинке — будут торчать клоки грязного желтого синтетического волокна. Дэниел вылезет из машины и постоит на обочине, чувствуя, как временами его окутывают волны одуряющего жаркого воздуха от проносящихся мимо грузовиков — точно так, как тогда. Смешно, но на той калитке все еще сохранится зеленая веревочная петля, при виде которой Дэниелу станет немного страшно. Но он все же приподнимет веревочную петлю, откроет калитку, войдет в нее и аккуратно закроет ее за собой.

Склад металлолома будет на том же месте, как и дом Роберта. И занавески в его доме будут по-прежнему задернуты. Интересно, подумает Дэниел, неужели все эти годы они так и оставались задернутыми? Так, может, и все эти Роберты Хейлсы — дед, отец и внук — были просто одним и тем же человеком, который жил, старел, умирал и рождался вновь в вонючем полумраке своего домишки?