Юй Хуа - Братья

— Нет, оно, конечно, запах отменный. По фэню за пару как раз сойдет.

Другой поддержал его:

— За юань можно золотую креветку купить. Эти двое — спекулянты.

Сун Ган поднялся и сказал:

— Ну, золотой креветкой не закусишь.

Бритый Ли тоже встал на ноги:

— И золотая креветка не пахнет.

Троих школьников уже не было видно, и братья облегченно вздохнули. Выйдя из окружения толпы, они пошли вдоль по улице с мисками в руках, перешли по мосту и оказались перед дверьми амбара. На дверях по-прежнему стоял отец патлатого Сунь Вэя. Это его сын чуть было не отведал их креветок. Завидев братьев, отец Сунь Вэя с улыбкой спросил:

— Ну как, с руками теперь все в порядке?

Дети ответили:

— Все как надо, мы несем миски.

Отец Сунь Вэя тоже учуял запах жареных креветок. Он подошел заглянуть в миску, выудил из нее одну креветку, запустил ее в рот и спросил:

— Кто готовил?

Бритый Ли ответил:

— Мы готовили.

Удивившись, отец Сунь Вэя пробормотал:

— Вот тебе на, эдакие придурки малолетние, а готовят, как повар на госприеме.

Сказав это, он снова потянулся к миске, но Бритый Ли отвел его руку. Тогда он вытянул обе руки, чтоб дети отдали ему свои плошки. Они отступили, отец Сунь Вэя ругнулся и пошел к амбару. Распахнув дверь ударом ноги, он заорал куда-то вовнутрь:

— Сун Фаньпин! Вон! Твои сыновья принесли тебе передачку!

Он специально растянул последнее слово, и изнутри тут же нарисовалось человек пять-шесть с красными повязками на руках. Они зыркали по сторонам и спрашивали:

— Чего принесли?

Их ноздри раздувались. Все красноповязочные твердили, что запах идет божественный: вкусней, чем от свиного сала. Обычно они сидели на одной редьке с капустой, и хорошо, если им раз в месяц удавалось закинуть в рот кусок свинины, а тут, увидев жареных креветок, все они от жадности повытягивали вперед когти. Ли с Сун Ганом вцепились в свои миски и завопили от ужаса:

— Помогите! Спасите!

В этот момент появился покачивающий рукой Сун Фаньпин. Увидев своего спасителя, дети кинулись к нему с криками:

— Папа, иди скорей!

Сун Фаньпин подошел к сыновьям, и они спрятались у него за спиной. Успокоившись, дети протянули миску с креветками и плошку с вином, чтоб отдать отцу. Сун Ган сказал:

— Папа, мы сделали тебе жареных креветок и купили два ляна шаосинского.

Левая рука Сун Фаньпина не слушалась его. Он ухватил миску Бритого Ли своей правой, но есть не стал, а отдал ее с почтением тем людям с красными повязками. Потом он взял плошку с вином из рук Сун Гана и тоже отдал ее им. Красноповязочники были уже заняты едой, и Сун Фаньпин учтиво подносил им вино. Рук, залезавших в миску за креветками, было так много, как веток на дереве. Стоило пару раз моргнуть, пару раз чихнуть, как креветки были все съедены. Увидев, что Сун Фаньпин, склонившись в поклоне, стоит с вином в руках, те люди забрали у него шаосинское, и каждый сделал по большому глотку. Когда и вино было допито, Ли с Сун Ганом услышали, как булькало у людей с повязками в горле.

Мальчишки размазывали слезы. Они нажарили креветок, купили шаосинского и принесли все специально для Сун Фаньпина, а тому не удалось ни лизнуть креветки, ни смочить вином рта. Сун Ган сказал с горечью:

— Мы-то думали, ты будешь есть креветок, пить вино и смеяться.

Сун Фаньпин присел на корточки и отер их слезы. Начало смеркаться. Отец не говорил ничего, а только вытирал им лица. Внезапно братья заметили, что он тоже плачет. Он смотрел на детей с улыбкой, а слезы все равно катились по его щекам.

Те люди с повязками, наевшись креветок и напившись вина, вдруг стали пинать Сун Фаньпина и заорали:

— Поднимайся, вали обратно в амбар!

Сун Фаньпин вытер слезы, легонько похлопал сыновей по лицам и тихонько сказал им:

— Возвращайтесь домой.

Он поднялся — на лице его больше не было слез, и он счастливо улыбался людям в красных повязках. Потом Сун Фаньпин, как герой, вошел в двери амбара. Несмотря на то что его левая рука болталась, как приставная, дойдя до входа, он обернулся и помахал правой своим детям. Гордости и упрямства у поводившего рукой Сун Фаньпина было не занимать. Было их столько, сколько у председателя Мао, когда тот махал рукой миллионным толпам демонстрантов с ворот Тяньаньмэнь.

Много лет спустя, всякий раз, когда Бритый Ли заговаривал о своем отчиме Сун Фаньпине, он произносил одни и те же слова. Выставив вверх большой палец, говорил:

— Настоящий мужик!

В том амбаре-тюрьме Сун Фаньпин с лихвой хлебнул горя. Его вывихнутая левая рука начала понемногу отекать, но он и не думал стонать, а все время писал письма Ли Лань. Самым проникновенным было письмо, написанное в день его славы, когда он махал на мосту красным флагом. Когда на койке шанхайской больницы Ли Лань впервые прочла письмо от мужчины, полное восторга и страсти, в ней словно заиграла кровь. Родной отец малолетнего Ли отродясь не писал ей писем. Самым романтичным, чего можно было ожидать от этой жертвы сортира, был стук посреди ночи в окно Ли Лань, чтобы подбить ее перепихнуться на рисовом поле. Поэтому когда она получила от Сун Фаньпина письмо, то покраснела до ушей. Потом письма от мужа приходили одно за другим, и от каждого у нее по-прежнему горели щеки и вздрагивало сердце.

Сун Фаньпин уже был основательно избит, но, чтобы Ли Лань могла спокойно лечиться в Шанхае, по-прежнему писал ей яркие письма. Он не рассказывал, как все было на самом деле. Сун Фаньпин писал о себе все краше и краше, так что жене казалось, будто тот поднялся на волне Великой культурной революции до самых небес, выше некуда. Когда Сун Фаньпина заперли в сарае, а его левая рука повисла как плеть, правая все продолжала наводить лоск на лючжэньское житье-бытье. Потом уж письма за него отправляли сыновья. Они подходили ко входу в амбар, и отец патлатого Сунь Вэя отдавал им письмо, а они шли на почту. Когда Сун Фаньпин отправлял письма сам, то по привычке клеил марку в правый верхний угол конверта. Братья, оказавшись на почте, никак не могли сообразить, куда нужно ее присобачить. Они углядели, как кто-то налепил ее на оборотную сторону, и Бритый Ли сделал то же самое. В следующий раз задача клеить марку выпала Сун Гану, и тот увидел, что другие клеят их на лицевую сторону. А потому и он наклеил туда же.

Но Ли Лань не могла больше спокойно лечиться в своем Шанхае. В больнице каждый день устраивали собрания, где кого-то клеймили и осуждали, и всех ее знакомых врачей разносили в пух и прах одного за другим. От тревоги у нее щемило сердце, и ей хотелось домой. Но Сун Фаньпин в письмах не велел ей возвращаться, а требовал, чтобы она оставалась в Шанхае, пока не вылечит до конца свои головные боли. Ли Лань считала каждый проведенный на больничной койке день за целый год. Она прочла все письма мужа по многу-многу раз, так что, казалось, могла читать их по памяти без запинки. Это было единственное, что утешало ее в шанхайском одиночестве.