Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

Когда шаньдунцы ушли, Лао Бу, Лао Лай и У Моси уже не прятали свою радость. Мало того что они сократили свой путь на четыре дня и четыре ночи, так им еще удалось купить настоящий лук из Тайюаня, и к тому же сухой. Прежде чем его продавать, они смочат его водой, чтобы он набрал вес, и тогда еще и навар получат. В этой сделке больше всех проявил себя Лао Бу, Лао Лай ему тоже помогал, поэтому Лао Баю досталось две тысячи двести цзиней, Лао Лаю — ровно две тысячи, ну а У Моси получил оставшиеся одну тысячу семьсот двадцать цзиней. И хотя он получил лука меньше всех, но возражать не стал. На следующее утро все трое радостные отправились на своих повозках назад в Яньцзинь. Вернулись они уже ночью на шестые сутки после своего отъезда. Добравшись до города и распрощавшись с Лао Бу и Лао Лаем, У Моси поехал в пампушечную на улице Сицзе. Боясь разбудить У Сянсян и Цяолин, он потихоньку открыл ворота и крадучись провел во двор запряженного в телегу осла. Он уже представлял, каким сюрпризом это станет для У Сянсян: не заезжая в Тайюань, взял и вернулся с телегой тайюаньского лука, впервые отправился на дело и вернулся победителем. В лунном свете двор, казалось, был покрыт инеем. Собираясь уже разгружать лук, У Моси вдруг заметил, что в комнате Цяолин горит свет. Почему, пока он в отъезде, она не перебралась к матери? Тут же У Моси предположил, что они, скорее всего, поссорились или же спят вместе, просто забыв погасить лампу. Тогда, прежде чем разгружать лук, У Моси решил посмотреть в окно Цяолин. Окно было затянуто бумагой, но, к счастью, в ней имелась дырочка. У Моси заглянул внутрь и увидел, что Цяолин спит одна: сбив одеяло в сторону, она раскинулась на кровати, выставив кверху голое пузико. Вдруг она что-то вскрикнула, перевернулась на другую сторону и снова уснула. У Моси понял, что мать и дочка повздорили. Покачав головой, он улыбнулся и пошел разгружать телегу. Тут ему показалось, что в комнате, где они спали с У Сянсян, кто-то разговаривает. Сначала он подумал, что это У Сянсян просто бормочет во сне, но прислушавшись, он уловил женский и мужской голоса. Пока он строил свои догадки, волосы на его голове встали дыбом. Оставив дела, он подошел к порогу комнаты и теперь уже убедился, что внутри кто-то разговаривал. Сначала он услышал голос У Сянсян:

— Уходи быстрее, пока Цяолин не проснулась. — Немного погодя она добавила: — Вот-вот петухи закричат, мне уже скоро вставать тесто разделывать.

Пока кто-то шуршал одеждой, У Сянсян продолжала:

— Только это в последний раз.

Тут заговорил мужчина:

— Он все равно вернется только через несколько дней.

— Если твоя жена узнает, нам тоже не поздоровится.

— Я послал ее к матери, она вернется только послезавтра.

— Завтра не приходи.

— Уже три-четыре года хожу и ничего.

В голове У Моси гулко застучала кровь. Но кровь застучала не от того, что он не знал, что кто-то уже не один год спал с его женой, а от того, что этот кто-то, судя по голосу, был не кто иной, как их сосед — серебряных дел мастер Лао Гао. То, что в любовниках У Сянсян оказался Лао Гао, У Моси удивило не сильно. Удивительно было то, что, судя по разговору, любовники спали друг с другом уже три-четыре года, а этого не заметил не только У Моси, но и бывший муж У Сянсян, Цзян Ху. Таким образом, оба мужа находились в полном неведении. У Моси наивно полагал, что У Сянсян взяла его замуж, чтобы у нее был мужчина, а оказалось, он был ей нужен лишь ради прикрытия. Он-то считал, что его послали в Шаньси за луком, чтобы заработать денег на открытие ресторана. Кто бы мог подумать, что за этим стояло желание спровадить его из дома ради другого! Обычно, когда У Сянсян на него злилась, это нередко заканчивалось побоями, при этом сам У Моси никогда не решался поднять на нее руку. Потом он и вовсе перестал ей перечить и старался, пусть в ущерб себе, но во всем ей потакать. Пока сам он оставался с ней честным, его постоянно обманывали, а это, как ни крути, обидно. А тут еще этот блудник Лао Гао, которого он считал хорошим другом. Бывало, если У Моси чего-то не понимал, то приходил к нему с просьбой растолковать. И тот деловито и не спеша убедительно ему все растолковывал. Теперь же стало ясно, что на словах он говорил одно, а в душе, потешаясь над У Моси, думал совершенно другое. Тут из комнаты снова послышался разговор:

— Когда мы откроем ресторан, нужно с этой неопределенностью уже заканчивать. Ты должен определиться.

— Будь спокойна, моя развалюха долго не протянет.

— А что делать с этой бестолочью?

У Моси сразу смекнул, что «бестолочью» она назвала его. Лао Гао в ответ стал деловито рассуждать:

— Если человек — бестолочь, то лучше всего использовать его упрямство по назначению. Взять, к примеру, тот раз, когда я посоветовал тебе послать его убить Цзян Луна с Цзян Гоу. Он ведь и впрямь одержал тогда верх над их семейством.

— Я тебя поняла, ты хочешь, чтобы я и дальше продолжала с ним мучиться. Помнится, когда у меня умер Цзян Ху, ты говорил, что боишься, как бы и твоя жена не умерла во время приступа. Как помрет она, что будем делать?

— Вот как помрет, так и будем думать. Разве сложно отделаться от простака?

В голове У Моси снова гулко застучало. Ведь раньше он думал, что нежелание Лао Гао давать советы в семейных делах связано с тем, что тот боялся навлечь на себя неприятности. А теперь выходило, что совесть у него была нечиста. И ладно, если бы он отказывался подкидывать идеи У Моси, но за его спиной он подкидывал свои идеи У Сянсян. Вспомнить, к примеру, поход У Моси в «Хлопковую лавку Цзяна» на улице Наньцзе, когда он собрался убить братьев Цзян. Сам У Моси думал, что главным подстрекателем тогда выступала У Сянсян, а теперь выяснилось, что за всем стоял Лао Гао. Раз уж Лао Гао пришла в голову идея кого-то убить, он мог додуматься до чего угодно. Раньше У Моси думал, что его ссоры с У Сянсян происходят потому, что они не сошлись характерами, а тут оказалось, что все их ссоры инсценировал Лао Гао. И, скорее всего, идея открыть ресторан тоже принадлежала ему. Обычно, когда У Моси возвращался в полдень после торговли пампушками, он частенько видел, как у них во дворе стоит Лао Гао и разговаривает с У Сянсян. Полагая, что это обычное общение по соседству, У Моси не обращал на это внимания. А теперь оказалось, что все это время он находился в полном неведении, а эти двое после своих утех еще и злословили, обзывая У Моси «бестолочью». Помнится, у Лао Гао было три излюбленных фразы, которые он употреблял, когда оценивал какую-то ситуацию. И среди них была фраза: «Такое не поддается никакой критике». Именно она как нельзя лучше подходила сейчас ко всей этой ситуации. Другими словами, если пересказать случившееся еще как-то получалось, то стерпеть было уже невозможно. У Моси, который раньше ни о чем не подозревал, столкнувшись с проблемой лоб в лоб, вместо того, чтобы разозлиться, совершенно растерялся, не зная, как ему поступить. Ему вдруг так скрутило живот, что он, дрожа как в лихорадке, присел на корточки. И только когда Лао Гао оделся и открыл дверь комнаты, У Моси вдруг вскочил с места. Лао Гао не на шутку перепугался, его степенность как ветром сдуло, и он громко заорал: