Александр Пелевин - Калинова яма

Сафонов открыл глаза. Напротив сидел седобородый дед в грязной рубахе. Кажется, он где-то его видел.

— Не бывал, — растерянно проговорил Сафонов.

За окном под стук трамвайных колес по-прежнему проплывала залитая солнцем Москва, которая казалась игрушечной и ненастоящей из-за ярких красок и солнечных бликов.

— А у меня там внук, Анатолий, как-то раз в экспедицию ездил. В пещеры! Он — слышь-ко — сейчас в Минске геологии обучается. Письма мне пишет! А письма-то мне старуха читает, она у меня грамотная, а сам я читать не обучился, во дурак старый, да?

Старик скрипуче рассмеялся и почесал бороду.

— Ладно, про Крым тебе потом как-нить расскажу. Времени у нас много-много. А пока я тебе сказку расскажу. Хочешь сказку?

Сафонов кивнул.

— Значится, смотри.

В вагоне потемнело. Сафонов взглянул в окно: яркие здания потускнели, солнечные зайчики рассыпались тусклыми бликами по брусчатке, небо заволокло тучами. В окнах проплывающих мимо домов зияла чернота. Голос старика звучал тихо и монотонно.

— Уснул как-то ветер над океаном. И снится ему, будто бы он и есть океан. А океану снится, что в нем есть остров. Острову снится, что на нем стоит огромный тысячелетний дуб. Дубу снится, что под ним зарыт старинный сундук, сундуку снится, что в нем заяц, зайцу снится, что в нем утка, утке снится, что в ней яйцо, яйцу снится, что в нем игла, а на кончике этой иглы — конец твоего сна.

Абсолютная тишина вдруг настала, будто бы звуки во всем мире исчезли. Трамвай стоял на остановке. Сафонов взглянул на старика: тот сидел с закрытыми глазами и продолжал бессвязно бормотать что-то, шевеля губами. В окне расплывался туман, и в его белесой дымке с трудом различались очертания клуба имени Зуева — асимметричное серое здание с огромным стеклянным цилиндром лестничной клетки, опоясанным прямоугольными переходами.

Это строение, как и весь советский конструктивизм, всегда казалось Сафонову чем-то донельзя странным, похожим на безумные проекты архитекторов из Баухауса. Резкие и угловатые контуры, строгие фигуры, врезающиеся своими ровными гранями в пространство старой Москвы, затонувшей в зелени тополей, — все это выглядело одновременно чужим и притягательным.

Когда Сафонов вышел на трамвайной остановке, туман уже понемногу расходился. В затянутом облаками небе расплывалось желтым пятном солнце. Вновь становилось жарко, в отсыревшем воздухе густо парило июньским маревом. Он стоял у перекрестка, прямо напротив огромного стеклянного цилиндра.

— Товарищ Сафонов! Товарищ Сафонов!

Он обернулся и увидел, что по тротуару к нему, ускоряя шаг, идет светловолосая загорелая девушка в бежевом платье.

— Вот мы и увиделись снова, — улыбнулась она, добежав до Сафонова и убрав прядь волос со лба.

Он узнал ее: это была та самая Светлана Тихомирова, которую он сфотографировал на соревнованиях женской секции плавания при городской морской школе ОСОАВИАХИМа.

— Добрый день, — он улыбнулся в ответ. — Откуда вы здесь? То есть что вы тут делаете?

— Я пришла на творческий вечер Холодова. Обожаю его. А вы тоже сюда? По работе?

— Да. Мне надо будет взять у него интервью.

Девушка замялась, опустила глаза, затем подошла ближе и посмотрела в упор.

— А можно я с вами побуду? А то я всегда стесняюсь таких мероприятий, а с вами будет приятнее.

— Да, конечно. Пойдемте.

Они вошли в клуб, миновали вестибюль с уснувшей вахтершей и поднялись по винтовой лестнице к Малому залу. На дверях висела табличка:

Сегодня в 19:00 в Малом зале перед московской аудиторией выступит известный писатель из Брянска Юрий Холодов. В программе — отрывки из рассказов и общение со слушателями.

В ярко освещенном зале без окон почти не было публики, только в переднем ряду сидел высокий мужчина в белой фуражке и полувоенном френче, рядом с ним устроилась полноватая дама в платье не по размеру. В другой стороне зала сидели трое рабочих с одинаковыми усами — Сафонов заметил, что они похожи друг на друга, как близнецы. В дальнем углу, скрестив руки на груди и хмуро оглядывая зал, расселся бритый наголо парень с закатанными рукавами рубашки. Он зачем-то сидел на стуле, несмотря на то что в зале было полно мест.

Сафонов и Тихомирова выбрали два места в заднем ряду, уселись и стали ждать начала.

На часах была уже одна минута восьмого.

— Странно, — сказал он. — Уже должны начать, а в зале почти никого. Может быть, перепутали залы? Или отменили?

— Это странно. — В глазах Светланы читалась тревога.

Мужчина в белой фуражке и полная женщина, сидевшие на переднем ряду, вдруг синхронно обернулись к ним и зашипели: глаза их были наполнены яростью.

— Сейчас начнется, — медленно проговорил парень, сидевший на стуле. — Не мешайте.

Действительно, после его слов в зале погас свет, сцена озарилась ярко-красным прожектором, и откуда-то из-за кулис к микрофону вышел молодой человек в клетчатом костюме-тройке и с аккуратно выстриженным полубоксом. В свете прожектора он казался целиком красным.

— Добрый вечер, товарищи, — проговорил он. — Спасибо, что вы пришли.

— Это Холодов, — зачем-то шепнула Тихомирова на ухо Сафонову.

— Я начну со стихов. Наверное, мало кто знает, что помимо прозы я пишу стихи. Этот текст был написан буквально только что, за пару часов до вечера. С него я и начну.

Он откашлялся и начал читать — быстро и отрывисто, но с большими паузами.

он закончил и замолчал, глядя перед собой в пустоту.

Тихомирова взяла Сафонову за руку, и тот почувствовал, что она дрожит.

— Вам страшно? — шепнул он ей.

— Да.

Зрители не аплодировали, — видимо, ждали продолжения. Бритоголовый парень все так же сидел, скрестив руки, и кивал головой с хмурым взглядом.

— Если у вас есть какие-то вопросы, я буду рад на них ответить, — продолжал Холодов.

Мужчина в фуражке поднял руку.

— Да, слушаю вас, — сказал Холодов.

— Скажите, — замялся мужчина. — Я слышал, что вы сейчас проходите воинскую службу в Брянском гарнизоне. Но почему тогда вы приехали сюда на творческий вечер? Разве вы не должны быть в армии?

— Должен быть, — согласился Холодов. — Но я здесь. Еще вопросы?

Неожиданно для себя Сафонов сам поднял руку. Холодов посмотрел на него и кивнул.

— Скажите, — Сафонов зачем-то встал. — Вот вы сейчас прочитали стихи. А кто вам нравится из поэтов?

Холодов улыбнулся.

— Я очень люблю Пушкина, Байрона, Гёте и Шиллера. Есенина и Маяковского. Но последним открытием стало для меня творчество испанского поэта по имени Федерико Гарсиа Лорка. К сожалению, его убили фашисты. Я прочитаю мое любимое его стихотворение.