Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени [Дополненное издание]

И совсем меня смутил: «Я не знаю, кто еще бы сейчас мог написать такое. Конечно, этот материал, но его преображение! Я не знаю, как это делается <���…>. То, что нет острого сюжета — мне не мешает. А какой сюжет в «Детстве» Толстого? Несбывшийся сон? Сюжет — дед и внук, их отношения снаружи и изнутри. А над последними страницами о деде я даже заплакал. Дед — человек без недостатков. Но это и пленяет. Это законченный, цельный образ.

Я: — Мариэтта говорит, что это еще не изображенный раньше тип русского человека.

— Именно. Но теперь он изображен. Очень хорошо про отца. Я знал одного очень талантливого журналиста, работавшего в «Пионерской правде». Однажды были какие-то цензурные сложности с номером — так он заново один сочинил весь номер.

— Включая письма пионеров?

— Включая письма. Ему было все равно, что писать — передовицу, письма, отклики. А есть журналисты, которых когда заставляли писать о сахарной свекле, они должны были полюбить эту сахарную свеклу — иначе не могли.

10 декабря. <���…> Насколько хорошо настроение физическое и творческое, настолько отвратительно политическое: приняли старый гимн. Перезваниваемся с Л. по этому поводу — она пишет статью, хотят они там издать брошюру со статьями на эту тему и распространять ее.

24 декабря, утро . Разбудил звонок из Москвы. «Знамя» присудило мне премию «За произведение, утверждающее либеральные ценности». Л. сказала, что это — самая престижная премия журнала. Но — к понедельнику, т. е. к завтрему (как всегда у нас!) надо написать «нобелевскую речь» 2–3 стр., которая пойдет в № 3.

Только сел, а по TV документальный фильм о теноре Tauber’е, о котором я только читал, а тут — множество фрагментов 1927–1930 гг. в его исполнении — из Легара, Оффенбаха, Штрауса, Леонкавало, Шуберта («Серенада» — очень хорошо).

31 декабря. 28-го прилетел в Москву из Дюссельдорфа. С чемоданами поехал в издательство к Кошелеву [50] Издательство «Языки русской [впоследствии — «славянской»] культуры». , где на ступеньках встретил убегавшего В. Н. Топорова, а в помещении уже давно выпивали: В. М. Живов, Вера Мильчина, Боря Успенский, Кошелев и Козлов [51] Издатели А. Д. Кошелев и М. И. Козлов. , Саша Осповат, С. Бочаров.

Расспрашивали у меня про Кёльн, потом разговор свернулся на 91 и 93 год, все вспоминали, кто где был и т. п., кто как думал: советская власть навсегда или нет. Большинство думало: навсегда. Сережа Бочаров сказал, что помнит, как я говорил, что кончится, и всегда в это верил. Я внес уточнение: верил, но прикидывал: буду ли еще в силах в это время работать и вообще пользоваться дарами свободы.

<���…> Это уже было при Л., которая опоздала часа на два, т. к. ездила в типографию брать книгу «За Глинку!» [52] За Глинку! Против возврата к советскому гимну: Сборник материалов. М., 2000. 128 с. Это был сборник всех обращений и писем в печати и Интернете с протестами против возвращения сталинского гимна. Спешили подготовить и выпустить до Нового года и забрать часть тиража из типографии, чтобы в последние рабочие дни администрации президента передать через нее книжку инициатору такого предновогоднего подарка В. В. Путину в качестве ответного подарка — с соответствующей надписью. Что и было сделано. , составленную ею, Курилкиным и Тоддесом.

Книга — убойной силы, и то, что она ни на что не повлияла, что старый гимн все равно приняли, — не страшно, м. б. в перспективе времени даже важнее, как идеологический поступок, из тех, что влияют на историю.

1 января. Странно было б не начать новое, третье тысячелетие с новой тетради. Старая кончилась тютелька в тютельку.

Хорошо помню, сколь далеким казалась эта дата в ночь встречи 1951 года. Но наступление второй половины XX века ощущалась острее — видимо, по детской впечатлительности. И с волнением позднее воспринималось письмо акад. Обручева «Привет вам, путешественники в третье тысячелетие» — ощущал себя таким путешественником. Мечтал поднять бокал и скзать: «С Новым годом! С новым веком! С новым тысячелетием!» И поднял.

Встречали с Л. дома — был еще только Женя Тоддес.

Впервые слушал новый-старый гимн. Женя заткнул уши. Первый текст по сравнению с этим — просто классика. Как острил Шендерович, Михалков сочинил новый, третий вариант гимна — «надеюсь, последний». Сильно подпортили настроение перед вступлением в следующее тысячелетие. Последние десять лет не думалось, что такое может произойти.

2 января.

…Кто знает, что такое слава…

С утра — звонок от Иры Роднянской, поздравляла, поговорили о 3-м тысячелетии. <���…>

– <���…> В последнем номере нашего журнала Василевский в своем обзоре сожалеет, что не напечатал твой роман у нас {3} 3 « Александр Чудаков . Ложится мгла на старые ступени. Роман-идиллия. — «Знамя», 2000, № 10, 11. Северный Казахстан, 40-е. Мощная фигура деда героя/мемуариста. «Рассказывая о собственном становлении, о глубинной связи своего — отнюдь не тривиального — мироощущения с семейным строем и обычаями, Чудаков в то же время стремится доказать: не он один такой», — пишет Андрей Немзер («Внук своего деда. Александр Чудаков написал книгу о том, как сохранилась Россия» — «Время новостей», 2000, № 175, 27 ноября). У «Нового мира» была возможность напечатать эту книгу, не напечатали — и это, возможно, наша ошибка» (Библиографические листки. Периодика. — «Новый мир», 2001, № 3, с. 237. Курсив А. Василевского). . Я не могла подействовать, я не имею влияния. Откровенно скажу, я не думала, что надо печатать весь роман, но считала, что главы. Все кругом роман хвалят.

Я сказал, какая разница, где напечатано, но потом спохватился и сказал: «Мне, конечно, было бы приятнее в “Новом мире”».

Л. сказала, что тут надо было бы им вмазать (она хорошо помнит, что Ире не понравилось), но мне как-то не пришло в голову.

Почти сразу же — звонок от Тамары Ганиевой — она больше не завотделом литературы и языка в Российской энциклопедии, «поэтому много времени. Но твой роман не могла отложить, начав. Читала всю ночь. Волна чувств. Я совершенно потрясена. Неожиданный подарок. Я как лингвист восхищена твоим языком. Только у Даля найдешь такие выражения. Ты спокойно пишешь: “пропускная бумага”, а не “промокашка”, “глубенеть” (даже у Даля нет, но слово образовано по правильной модели!). А худая — “пройди свет”? Какое народное выражение. И все это не выглядит какими-то архаизмами, а просто старым, классическим русским литературным языком. И для меня еще в том было потрясение, что он в тебе сохранился с детства, был где-то в тебе, хотя разговариваешь ты на современном литературном языке.

Замечательно про чеченцев. Объективно, многое в них объясняет (как в драке до конца стояли их дети, мальчишки, как я понимаю, лет 10–12, не больше).