Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

– Спасибо… Да, когда заявку вышлют? – спрашивает Нэн по телефону.

И тут в гостиную входит Тим с всклоченными волосами. На нем затертые клетчатые брюки от пижамы и футболка команды по лакроссу школы Эллери. На нас Тим не смотрит – подходит к окну, у которого стоит Ноев ковчег со статуэтками Хуммеля, и выстраивает из них что-то непристойное. Жену Ноя и верблюда он располагает в компрометирующей, анатомически сложной позе, и в этот момент Нэн заканчивает разговор по телефону.

– Я сама хотела тебе позвонить, – говорит она. – Когда ты начинаешь работать спасательницей? Я со следующей недели работаю в сувенирном магазине.

– Я тоже начинаю на следующей неделе.

Тим громко зевает, скребет себе грудь и ставит двух обезьян и носорога в невероятную позу. Я со своего места чувствую, как от него пахнет травкой и пивом.

– Тимми, ты хоть поздоровайся с Самантой!

– Привее-е-ет, детка! Такое ощущение, что мы с тобой разговаривали пару минут назад. Ах да! Мы впрямь разговаривали. Прости! Куда подевались мои манеры, черт их дери?! Усохли, видать, в химчистке, и все, капец! Хочешь визин? – Тимми достает флакончик из кармана и протягивает мне.

– Спасибо, но я стараюсь капать по минимуму, – отвечаю я.

Серым глазам Тима визин необходим. Больно смотреть, как умный, проницательный парень отчаянно старается стать как можно тупее. Тим со стоном падает на диван и прикрывает глаза ладонью. Уже и не помню, каким он был, пока не начал вживаться в роль Бетти Форд. [5]

Когда мы были маленькими, наши семьи частенько проводили летние выходные вместе. Тогда я больше дружила с Тимом, чем с Нэн. Трейси и Нэн загорали, читали, мочили ноги в воде, а Тим не боялся огромных волн и меня за собой тащил. Именно Тим обнаружил в заливе быстрину, углядел, что я в беде, и вытащил.

– Детка, ты кого-то склеила? – Лежа на диване, Тим смотрит на меня и играет бровями. – Чарли хренеет, ведь ты на его хрен не повелась. Если ты понимаешь, о чем это я.

– Очень смешно, Тимми! А теперь заткнись, – велит Нэн.

– Нет, Саманта, правильно ты Чарли отшила. Он засранец. Мы с ним больше не дружим, ведь он, странное дело, уверен, что засранец я.

– Даже не верится, – подначивает Нэн. – Тимми, лучше спать ложись. Скоро вернется мама и не поверит, что ты выпил столько бенадрила от аллергии. Она знает: аллергии у тебя нет.

– Есть! – восклицает Тим слишком громко и чересчур возмущенно. Из нагрудного кармана он вытаскивает косячок и торжествующе машет перед Нэн. – У меня на травку аллергия!

Тим хохочет, а мы с Нэн переглядываемся. Обычно Тим пьян или под кайфом. А сейчас в нем бурлит лихорадочная энергия, значит, в ход пошло что-то серьезнее.

– Пошли отсюда! – говорю я. – Погуляем в городе.

Нэн кивает:

– Давай в «Доан» заглянем? Хочу шоколадно-соевое мороженое. – Нэн берет сумочку с мягкого кресла в цветочек, наклоняется к хихикающему Тимми и тормошит его: – Иди наверх! Сейчас же! Пока не заснул.

– Я не засну, сестричка. Я просто даю глазам отдохнуть.

Нэн снова треплет брата за плечо, а когда тот отстраняется, то хватает ее сумочку, вынуждая остановиться.

– Нэн, сестреночка! Деточка! Мне кое-что нужно! – заявляет Тим, сделав умоляющее лицо.

Нэн поднимает бледные брови.

– Захвати в «Доане» желейные бобы! И до хренища, лады? Только зеленые не бери. Они меня пугают.

На крыльце я крепко сжимаю ладонь Нэн.

– Знаю! – говорит она. – С тех пор как Тима выгнали из Эллери, он катится под откос. В таком состоянии он каждый день… И бог знает, что он делает ночами. Родители абсолютно, совершенно без понятия. Мама верит каждой его лжи. «В пакетике кошачья мята. – Вон те таблетки? – Мам, это аспирин. – Белый порошок? – Мелкая соль». А за ругань она его штрафует – заставляет класть деньги в ругательную банку. Тим таскает деньги у меня из сумочки. А папа… – Нэн пожимает плечами.

Я не знаю человека жизнерадостнее, чем миссис Мейсон. Каждая ее фраза начинается с «Ох!», «Ах!», «Господи!», «Боже!». Мистер Мейсон, наоборот, вечно молчит. В детстве на Пасху мне подарили пластмассового заводного цыпленка. Мистер Мейсон очень напоминает мне его. После работы он усаживается в клетчатое кресло и почти не шевелится до самого ужина. После ужина он снова усаживается в кресло и не шевелится до отхода ко сну, то есть «заводится» он, лишь чтобы перемещаться между домом и службой, между креслом, обеденным столом и кроватью.

– Он даже поставил горшечное растение Тима со своими цветами и подкармливает его удобрениями. Только разве молодежь восьмидесятых не узнает марихуану с полувзгляда? – Нэн смеется, но в голосе ее слышны истерические нотки. – Кажется, Тим тонет, а родителей волнует цвет его плавок.

– Так почему ты не скажешь им? – спрашиваю я не в первый, не во второй, а наверное, в тысячный раз. Хотя мне ли задавать такие вопросы? Сама-то я тоже не могу честно рассказать маме о Тиме.

Нэн смеется:

– Сегодня утром, когда я спустилась завтракать, папа говорил, что, может, в военном училище сделают из Тима человека. Или в армии. Представляешь? Тим-солдат разозлит командира настолько, что его отправят в какую-нибудь жуткую пещеру и забудут о его существовании. Или он взбесит хулигана-сослуживца, и тот изобьет его до смерти. Или привяжется к жене сержанта-инструктора, и тот выстрелит ему в спину.

– Хорошо, что у тебя не было времени перебирать страшные варианты, – замечаю я.

Нэн обнимает меня за плечи:

– Саманта, прости, я скучала по тебе! Думала только о Дэниэле, ходила на его выпускные вечеринки, лишь бы из дому вырваться.

– Как у вас дела? – Я чувствую, подруге не терпится сменить тему и отвлечься от проблем Тима.

– Дэниэл… – Нэн вздыхает. – Может, мне лучше сохнуть по Мачо Митчу и Стиву Маккуину? Не разберу, что с ним такое. Дэниэл буквально зациклен на поступлении в Массачусетский технологический. Только он ведь умница, да и занятия начинаются лишь через три месяца. Июнь на дворе. Почему бы ему не расслабиться?

– Точно. – Я подталкиваю Нэн плечом. – Кто бы говорил, а, девушка, заказывающая каталоги колледжей через миллисекунду после окончания неполной средней школы?

– Поэтому мы с ним сладкая парочка, да? – спрашивает Нэн, скорчив гримасу.

Когда мы сворачиваем на Мейн-стрит, ветерок колышет листья на кленах, и они шелестят негромко, словно вздыхают. С залива веет свежестью, зеленью, солью. Когда мы приближаемся к «Дарк энд сторми», местной забегаловке, в которой подают пиво и гамбургеры, из-за двери бара выходят двое и щурятся на ярком солнце. Клэй. И очень красивая брюнетка в дизайнерском костюме. Затаив дыхание, я наблюдаю, как он улыбается ей и целует. В губы. Да еще спину поглаживает.