Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

В День независимости наш дом гудит.

Нужно помнить: для Стоуни-Бэй четвертое июля еще и день города. В начале Войны за независимость англичане сожгли корабли в нашем порту, желая как можно быстрее добраться до города поважнее. Так что Стоуни-Бэй внес неоценимый вклад в победу. Парад начинается на кладбище за ратушей, люди поднимаются по холму к старой баптистской церкви, где ветераны возлагают венок к могиле неизвестного солдата, затем спускаются к обсаженной деревьями Мейн-стрит, мимо домов, по традиции выкрашенных в белый, желтый и темно-красный, аккуратных, как баночки акварели в наборе. Оркестры местных школ играют патриотические песни. С тех пор как мама стала сенатором, она выступает с речью в начале и в конце праздника. Лучший ученик средней школы читает Преамбулу к Конституции США, а другой звездный ученик – доклад о свободе и поиске справедливости.

В этом году звездный ученик – это Нэн.

– Поверить не могу! – снова и снова повторяет подружка. – А ты? В прошлом году Дэниэл, теперь я. А ведь я даже не считала «Четыре свободы» лучшим своим докладом. Эссе о бунте Гекльберри Финна и Холдена Колфилда против жизни мне нравилось куда больше.

– Но для Дня независимости оно подходит не слишком, – замечаю я. Если честно, то я тоже удивлена. Литературное творчество Нэн ненавидит. Зубрить ей всегда нравилось больше, чем рассуждать. Впрочем, сегодня это не единственная странность.

Мы в гостиной – мама, Клэй, Нэн и я. Нэн репетирует свою речь перед мамой, а Клэй пересматривает традиционную для Дня независимости программу, стараясь «в этом году добавить немного красок и соку».

Он лежит на животе перед камином, перед ним газетные вырезки и линованная бумага, в руке – маркер.

– Грейси, похоже, у тебя стандартная агитационная речь. Вот оно, проклятие «общего блага». – Клэй подмигивает маме, потом нам с Нэн. – В этом году придется украсить ее фейерверком.

– Так у нас есть фейерверк, – заверяет мама. – Каждый год его дарит «Галантерея Донати», мы и разрешение загодя получаем.

Клэй наклоняет голову:

– Грейс, милая, я имел в виду образный фейерверк. – Костяшками пальцев он ударяет по газетным вырезкам. – Для заурядного местного политика это неплохо, но ты, милая, можешь значительно лучше. А если рассчитываешь победить в этом году, ты просто обязана вдохновить своим выступлением всех жителей.

Мамины щеки розовеют – верный признак того, что она расстроена. Мама подходит к Клэю, кладет руку ему на плечо и наклоняется посмотреть, что он пишет.

– Научи меня как, – просит она, берет ручку и открывает блокнот на чистой странице. Про нас с Нэн она забыла.

– Жуть! – восклицает Нэн, когда мы садимся на велосипеды, чтобы ехать к Мейсонам. – Этот Клэй здорово командует твоей мамой, да?

– Похоже на то, – отвечаю я. – В последнее время у них так постоянно. Не пойму… то есть… Она-то по-настоящему на нем зациклена, а вот…

– Думаешь, они… – Нэн понижает голос. – Ну, любовники?

– Фу, Нэн! Понятия не имею! Не хочу даже думать о них в таком плане.

– Тут либо это, либо твоей маме сделали фронтальную лоботомию, – бормочет Нэн. – Как думаешь, что мне надеть? Красное, белое и синее? – Подружка спускается с тротуара, чтобы ехать параллельно мне. – Пожалуйста, скажи «нет»! Может, только синее? Или белое? Или это слишком по-девичьи? – Нэн закатывает глаза. – Хотя разве так нельзя? Попросить Дэниэла снять мое выступление и послать ролик вместе с заявлением в колледж? Или это будет по-идиотски?

Нэн задает вопросы, на которые у меня нет ответа, потому что все мои мысли о другом. Что творится с моей мамой? Когда она слушала кого-то, кроме себя?

Трейси приезжает домой ради командного выступления в честь Дня независимости. Она не против, ведь в эти выходные Виньярд битком набит туристами. После месяца работы официанткой в Виньярде сестра не считается туристкой? Спрашивать бесполезно: Трейси есть Трейси. Флип тоже дома. Он подарил Трейс теннисный браслет с подвеской, маленькой золотой ракеткой. В результате у сестры появилось множество новых жестов, дабы всем его показать.

– К браслету прилагалась записка: «Живу, чтобы быть у тебя на приеме», – шепотом сообщает Трейси вечером после возвращения. – Представляешь?

По-моему, послание Флипа очень в духе надписей на футболках, которые Нэн продает в водно-теннисном клубе, но у Трейси горят глаза.

– Что случилось с романом на расстоянии, который ничем хорошим не закончится? – спрашиваю я. Зануда, я самая настоящая зануда.

– До сентября же еще несколько месяцев! – Трейси хлопает меня по плечу. – Саманта, если бы когда-нибудь любила парня, то поняла бы.

Так и хочется сказать ей: «Знаешь, Трейс, вообще-то я…» Но я так привыкла молчать, так привыкла слушать истории мамы и Трейси. Вот и сейчас я слушаю, как Трейси рассказывает про Харбор-фест и про Праздник летнего солнцестояния, про то, что Флип сказал, что Флип сделал и что Трейси сделала потом…

Четвертого июля школьные оркестры собираются в восемь утра. К тому времени уже около тридцати градусов, небо синевато-серого летнего цвета – признак того, что будет еще жарче. Тем не менее мама само спокойствие. Она в белом льняном костюме, на голове у нее большая соломенная шляпа, синяя, с красной лентой. Трейси, против собственного желания, надела темно-синий сарафан с белым поясом, а я в белом платье из мокрого шелка, мамино любимое, в котором я выгляжу лет на десять, не старше.

Пока участники парада собираются, я стою с мамой и Трейси. Вон Дафф, поудобнее устраивающий свою трубу. Парад еще не начался, а лицо у него уже красное. Вон Энди, зажмурившись, натягивает струну на скрипке. Она кладет скрипку на плечо, замечает меня и улыбается, сверкая пластинками.

«Стройматериалы Гарретта» сегодня не работают, но мистер Гарретт с Джейсом продают у магазина вымпелы для велосипедов, флажки и знамена. Рядом с ними Гарри бойко торгует лимонадом: «Эй, мистер, вы пить хотите! Лимонад за двадцать пять центов. Эй, леди!» В толпе горожан миссис Гарретт с Пэтси. Раньше я и не думала, что все жители Стоуни-Бэй действительно приходят на парад.

Первой оркестр играет песню «Америка прекрасна», по крайней мере, мне так кажется. Играет оркестр не очень. Потом мистер Маколифф, руководитель оркестра средней школы Стоуни-Бэй, начинает маршировать, и оркестранты тянутся за ним.

Барабанщики выступают, когда мама выходит на трибуну. Мы с Трейси сидим чуть поодаль вместе с Мориссой Леви, лучшей ученицей средней школы, и Нэн. Со своего места я наконец замечаю миссис Гарретт с большой порцией сладкой ваты, которой она угощает Джорджа. Пэтси тоже тянется за угощением. Мейсоны сидят в центре первого ряда, мистер Мейсон обнимает жену за плечи. Рядом с ними устроился Тим… в смокинге? Знаю, миссис Мейсон просила его одеться понаряднее, и Тим довел ее просьбу до абсурда. Он же сварится в такую жару!