Росен Босев - Дни, что нас сближают

— Это еще неизвестно, помешает ли, — ответил Чавдар. — Завтра мы осмотрим объект, если раскопки не представляют научного интереса, подпишем протокол, и запускайте себе на здоровье воду.

— Интереса! — неестественно рассмеялся старик. — Какой там интерес? Сколько я себя помню, у нас всегда эти камни шли на фундамент для домов. И нужно же было моему парню напороться на вашу треклятую стену!

— Ты, видать, дедушка, здорово ее возненавидел? — спросила Эмилия.

— А за что ее любить-то? Ни уму она, ни сердцу! Коли ты так любишь всякую древность, почему бы тебе не лечь сегодня ночью со мной? Любить-то любишь, а спать уляжешься с молодым.

Все трое сдержанно улыбнулись, а старик еще долго хихикал. Но вдруг посерьезнел и, словно вспомнив солдатскую выучку, вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:

— Не хотите — как хотите!

Повернулся кругом, хлопнул дверью, но тут же снова ее отворил: видно, его терзали сомнения.

— Эту стену мой сын нашел. Работал там на бульдозере, ну и наткнулся. Как мы просили его! Я просил, мать, жена — вся деревня просила: «Снеси ты эти камни!» А он даже руку на меня поднял, чуть на мотоцикле не переехал — только чтоб добежать до этого музея. Продал нас! Убьют деревенские моего парня, если вы плотину остановите. И я с ними пойду, и я брошу в него камень! Мне такого сына не жаль, да двое ребятишек у него.

С этими словами старик исчез.

— Так что? — спросила немного погодя Эмилия.

— Когда будем принимать решение, следует подумать и о судьбе деревушки.

— Все уже решено, — отозвалась Эмилия. — Если бы завтра мы и нашли что-то ценное, я все равно бы вам сообщила: шеф строго наказал подписать протокол, что здешняя местность не представляет научного интереса. Он вернулся от Драгана Лазарова и мне лично отдал распоряжение.

Евгений повторил про себя: от Драгана Лазарова, — и принялся ходить по комнате. Глянул в угол, где лежали уже ненужные им инструменты, с неприязнью подумал о шефе и поразился тому, что так неожиданно исчезло в нем расположение к этому человеку. Он уже был уверен, что под стеной таятся древние фрески, они сотни лет ждали встречи с солнечным светом, но теперь никогда не дождутся…

Тяжелее всего было чувствовать собственную беспомощность. Впервые он столкнулся с истиной, которую до сих пор так старательно обходил стороной — с истиной, что от него ничего не зависит… И он подытожил:

— Ну что, будем ложиться?

— Давайте спать, — согласился Чавдар. Он, видно, был занят теми же мыслями.

— Знаете, а мне хочется есть, — сообщила Эмилия.

Она вдруг почувствовала себя виноватой. Выходило так, что их шефу сверху было приказано не заниматься раскопками. Но по всей вероятности, дело обстояло совсем иначе. Состоялся разговор, долгий разговор. Наверняка в том кабинете он протекал более спокойно, чем здесь, в этой комнатушке. Разговор обстоятельный, раскрывающий нюансы, но оставивший невыясненными отдельные моменты. Вот это-то и дает им право сказать свое слово. Пусть шеф пошел на попятную под нажимом начальства, но им-то незачем отступать!..

— Я тоже проголодался, — прервал ее мысли Чавдар. — По-моему, мы имеем полное основание отужинать вместе с крестьянами.

Они оделись и вышли. На улице почему-то было светло: то ли от желтеющих в домах окон, то ли от далеких огней города, то ли от тусклой луны, то ли от предчувствия рассвета…

Но уличный фонарь, который мог бы указать им дорогу к корчме, не горел.

Как и окна самой корчмы.

— Старик сказал, что мы не придем, и все разошлись, — объяснил Евгений. И подумал: вот сейчас тут дрожат от холода три жалких гонца из города, уполномоченных занести в протокол вышестоящее указание.

Они молча повернули к дому и во дворе услышали приглушенное кудахтанье, словно отразившись от пуховой подушки, оно отозвалось поблизости пугливым эхом.

Где-то рядом, в соседнем дворе, кудахтали во сне куры.

Все трое вошли в кухню, и Евгений открыл дверцу белого буфета. Его обдало легким запахом плесени. На полке лежал завернутый в красный платок хлеб. Евгений брезгливо понюхал его… Нет, хлеб не испортился. «В наше-то время и сухому хлебушку рады были…» — вспомнились ему чьи-то слова. Наверно, одной из старушек, что встречались ему в жизни — сгорбленные, тихие, не оставившие после себя ничего, кроме печального воспоминания: «В наше-то время и сухому хлебушку рады были…»

— Если мы сразу ляжем, то проснемся прямо к завтраку, — рассудительно сказал Чавдар.

Мужчины пожелали Эмилии спокойной ночи и вошли в спальню. Теперь она показалась им более холодной, а лампочка — более тусклой. Чавдар надел старый свитер, Евгений — тщательно выглаженную пижаму. Погасив свет, Чавдар вслепую двинулся к кровати, ударился обо что-то, тихо выругался и лег.

Какое-то время они лежали молча, ровным дыханием стараясь заманить сон.

Но не смогли. Чавдар потянулся за сигаретами, закурил.

— У нас в классе был второгодник, Захарий Захариев. Он стрелял голубей из рогатки и жарил на костре, — неожиданно для себя стал рассказывать Евгений.

— Ну и что?

— Я, кажется, остался единственным, кто так и не притронулся к голубям. Противно было.

Чавдар молчал.

— А может, не потому, что противно… Скорее всего, я их не ел потому, что они казались мне незаконными, эти дикие голуби.

Чавдар глубоко затянулся, и бумага на сигарете затрещала.

— Я и краденую алычу не ел, — вздохнул Евгений, — забирался вместе с другими на дерево, лишь бы надо мной не смеялись, сидел на ветке и думал о том, что совесть моя чиста…

— Глупо! — Чавдар погасил сигарету. — Если ты хоть раз забрался на чужое дерево, как ни крути, все равно ты вор.

— Сам знаю. Я и тогда знал, но алычу не ел.

— А у нас была целая банда! И орудовали мы по-крупному. Я составлял план, проводил разведку, продумывал операции. Однажды мы устроили налет на склад меди. Пятеро ребят хозяйничают внутри, а я караулю, на случай если кто мимо пройдет. И вдруг передо мной вырастают двое — патруль. Я даже свистнуть не успел — пересохли губы. Их всех поймали, исключили из школы. Но я их здорово выдрессировал — ни один не выдал меня. Сказали, что я им встретился по дороге и они не могли отвязаться. А мне только снизили оценку по поведению, за то, что не помешал им, когда они лезли в склад. Потом все мы разлетелись кто куда, но в общем остались друзьями. Ты одного из них знаешь, это Станко… с «трабантом»… приятель Эмилии…

— Ах да, — вспомнил Евгений и тут же понял, что ничего не может взять в толк, слова стремительно проносятся мимо него, словно выстреленные из рогатки, и он застыл на месте — жестяной флюгер, прибитый рукой какого-то идиота так, что не в состоянии даже пошевельнуться.