Росен Босев - Дни, что нас сближают

Евгений слушал, как шелестит вода в ванной, и смеялся.

— Ты что? — спросила она.

— Я представил себе, как Чавдар трется. Точь-в-точь как леди Макбет.

Эмилия не поняла, что может быть общего между Чавдаром и леди Макбет, но расхохоталась, потому что ей становилось весело.

— Евгений, а как мы ее приготовим?

— Как? — Евгений осмотрелся по сторонам, потом смело принялся распахивать дверцы председательского буфета. Богатство оказалось невесть каким, но все же на столе появились многочисленные пестрые коробочки, пакетики с неведомыми Евгению приправами.

Беда заключалась в том, что и Эмилии все они были незнакомы.

— Я не умею готовить, — грустно призналась она.

Вошел разрумянившийся Чавдар. Он понял, какие проблемы их мучают, направился в спальню и на этажерке нашел поваренную книгу.

Эмилия открыла ее, стала читать и рассмеялась.

— Вот это да! — фыркала она. — Слушайте, по какому тексту я вам приготовлю: «Античное кулинарное искусство… Берет начало с Гомера, Перикла и других — вплоть до заката Римской империи». Создается впечатление, что Гомер говорил только о том, как жарить-парить.

— Нет ли там чего-нибудь поновее? — спросил Евгений.

Эмилия полистала книгу.

— Пожалуйста. «Варварское кулинарное искусство… Доходило до нелепых абсурдов. Например, из огромного паштета выныривал карлик и кричал: «Да здравствует господин!» Не говоря уж о том, что Людовик XIV был великим гурманом. Однажды, будучи больным и лишившись аппетита, он съел лишь корочку хлеба, бульон и три жареных цыпленка…»

Затем Эмилия позабавила их вступительной главой, но вдруг почувствовала, что они смеются все более неестественно, и заглянула в конец книги. Там, в главе «Приготовление птицы», она нашла необыкновенно простой и пикантный рецепт приготовления цыпленка в пиве. Прочла его, и мужчины пришли в такой восторг, что не захотели слышать ни о чем другом, даже после того как не обнаружили в кухне пива.

Чавдар подумал о том, что в деревенском, тем более в председательском, доме непременно должен быть погреб.

Они обошли весь дом, но не нашли двери в подпол. Почти отчаялись, но тут Чавдар догадался: он подпрыгнул несколько раз в кухне, и в ответ послышался глухой, таинственный звук. Очевидно, внизу было пустое пространство.

Они выбежали во двор и нашли там дверцу. Пространстве оказалось не таким уж и пустым: на склоне горы блестевшего угля сияли банки с соленьями и компотами, а на самой ее вершине дремала бочка.

Мужчины вскарабкались на гору угля, добрались до пробки, с трудом выбили ее, и хлынуло пурпурное вино.

Они заполнили огромную кастрюлю — специально для курицы, потом, поменьше, — для себя и вернулись наверх, в кухню.

В этом огненного цвета вине курица сварилась удивительно быстро.

Они расселись вокруг курицы, уставились на нее округлившимися глазами и не решались притронуться — таким сказочным казалось приготовленное блюдо. Первым осмелился Чавдар: он потянулся к куриной ножке, но тут же отдернул обожженные пальцы. Подул на них, затем втянув в себя побольше воздуху, стал дуть на курицу.

Остальные поступили точно так же, и комната наполнилась красноватым аппетитным паром. Эмилия сказала:

— Дуем, как на торт со свечками.

Ей стало почему-то грустно, мужчины почувствовали это и попридержали шутки, которые они уже приготовили для ответа. На самом деле они придумали одну и ту же шутку: «Для нашего торта потребуется слишком много свечек».

Эмилия оценила их тактичность и улыбнулась:

— Давайте соберемся как-нибудь втроем. Только без повода… Надоели мне всеобщие поводы: Новый год, Первое мая, День научного работника. Даже день, когда я родилась, не совсем мой праздник — не я выбирала себе эту дату. Давайте лучше собираться каждый год в этот день на цыпленка в винном соусе, идет?

— Если можно считать поводом день, — нахмурился Евгений, — когда горстка дерзких гонцов смело перенесла подпись своего шефа в протокол! Разве это повод?

— Не будем касаться грустных тем, — примирительно сказал Чавдар и отломил себе куриную ножку.

Евгений взял другую и предложил Эмилии, но она предпочла крылышко. Он подал ей крылышко и лишь затем ответил Чавдару:

— Умолкаю, умолкаю — погружаюсь в мир прекрасного.

И они набросились на еду. Вначале чувствовалась какая-то неловкость, и они нарочито бодрым тоном обменивались репликами, типа «Настоящий банкет, а?» — «Домашняя птица — совсем другое дело». — «Эмилия, почему бы тебе не послать им свой рецепт для второго, переработанного издания?» — «Сейчас такие книги пользуются огромным спросом». — «Что будем делать, если выскочит карлик и крикнет: „Держи вора!“?»

Паузы между репликами все увеличивались, пока наконец не переросли в одну длинную паузу, в течение которой они прикончили курицу. Перед каждым лежала лишь горсть косточек, а в тарелке осталась куриная гузка.

Все трое застыдились того азарта, с которым участвовали в чревоугодии, но больше всех — Евгений. И чтобы скрыть смущение, он сказал:

— А чего мы притворяемся, будто нам безразлично, хотя думаем об одном и том же? Чавдар кричит: «Грустные темы!..» На самом же деле для нас это не так уж и грустно. Вот для шефа — да, ему есть о чем грустить. Никак не ожидал от него подобного…

Евгений замолк. Он увидел, что Чавдар и Эмилия не слушают — они все еще находились под впечатлением ужина. Повторил про себя все, что им было сказано, и остался доволен. Потом осторожно продолжил, несмотря на пассивность слушателей:

— Отступился наш уважаемый, отступился… Сам отступился. Драган Лазаров не давил на него. Я вам расскажу, как это все было: товарищ Лазаров выслушал мнение местного начальства, настаивавшего на том, чтобы как можно скорее пустить плотину в строй, а затем вызвал другую сторону. И эта другая сторона — в данном случае наша, то есть шеф, — вдруг отступилась. А почему? Деньги, титулы? Никто не сможет у него их отнять. Не то время, чтобы можно было так просто отнять. Мы живем в очень мирное время, и мне непонятно, почему наш шеф так перетрусил.

Евгений прислушивался к собственному голосу, который ровно, спокойно задавал вопросы и отвечал на них.

— Мне даже жаль его. Он человек хороший, и ему наверняка неловко, что он отступился. Не от других — от него самого я слышал по крайней мере раз сто, что любой объект изначально представляет собой научную ценность и лишь тщательное его изучение может доказать обратное. Такова драма нашей жизни: мы тратим все силы, чтобы прийти к обессмысливанию своих стараний, упорно шагаем в одном направлении, пока не поймем, что направление это ошибочно. Может, жестоко, но таков закон науки, которую я себе выбрал, и этому закону не изменю.