Росен Босев - Дни, что нас сближают

Евгению стал немного грустно, что Эмилия влюблена не в него, но это наивное признание тронуло его, и он, подобно мудрецу, торжественно изрек:

— В этом мире бесчисленного множества переплетающихся истин мы все должны быть влюблены, потому что безумство любви — самая сто́ящая истина… А Чавдар знает, что ты остаешься?

— Я сказала ему.

— А он?

— У него другая логика жизни. Он возвращается.

— Я хочу с ним поговорить, — самоуверенным тоном объявил Евгений Йорданов и, как был в пижаме, пошел в кухню.

Но Чавдара там не оказалось.

Они побродили по дому и, не найдя Чавдара, вышли во двор, потом — на улицу.

Звали, звали его, стараясь не разбудить деревню, но он все не отзывался, лишь откуда-то, будто из-под земли, донеслось протяжное пение.

Тогда они вспомнили о погребе.

Чавдар сидел подле бочки.

— Ну что, сплетничали обо мне? — сказал он, прервав свою песню. — А я тут согрелся подле крана, этой моей единственной утехи, пока вы громили мой конформизм. Так вот. Мы тут решили на пару с бочонком тоже остаться. Какого хрена мне ехать в Софию, где все, даже шеф, будут глядеть на меня как на предателя! Итак, я остаюсь, но прошу заметить — лишь из-за страха.

— Ты сошел с рельсов, Чавдар, — заключил Евгений, — и я поздравляю тебя.

— Катись ты! — ответил Чавдар. — Залезайте-ка лучше сюда! Чем больше пьешь это вино, тем вкуснее оно становится. Сорт, что ли, у него такой, странное дело!

Он протянул руку Эмилии, и та проворно, словно девочка, вскарабкалась на кучу угля. Евгений тоже сел рядом в своей выглаженной пижаме. Они потягивали вино на вершине черной блестящей горы, обменивались любезностями и радостно заглядывали друг другу в глаза.

Они походили на вечный огонь на этой груде черного угля.

И вдруг им пришла в голову идея, что было бы неплохо уведомить шефа о своем решении остаться.

Евгений побежал в дом и принес ручку и лист бумаги.

Это было непревзойденное письмо — местами в нем ощущалось чувство достоинства, местами проглядывала добродушная насмешка, с которой они прощали шефу отдельные слабости, а там, где они защищали науку и свои принципы, звучала непримиримость.

Они расписались под письмом и решили утром отправить его.

Сочинительство утомило их, им захотелось спать. Чавдара совсем развезло от вина, он повторял одни и те же слова и наконец объявил, что решил поджечь деревню, которая обидела его лучшего друга — бульдозериста.

Он нашарил в кармане спички и отправился во двор.

Эмилия хотела его остановить, но Евгений сказал:

— Пусть подышит свежим воздухом.

Чавдар ушел поджигать деревню, а Эмилия и Евгений остались сидеть на угольной куче.

— Эмилия, Эмилия, — вздохнул Евгений, — вот ты не замужем, а у меня есть ребенок, но можно считать, что его у меня нет.

— Что у вас происходит, Евгений? Как-то неудобно тебя спрашивать.

— У нас, — улыбнулся Евгений, — у нас уже давно ничего не происходит. Поверишь ли — я забыл, что эта женщина когда-то присутствовала в моей жизни. Но разве они правы, скажи мне, правы, что прячут от меня ребенка?

— Прячут? Но ведь ты имеешь право раз в неделю…

— Просто не знаю, что мне делать. Не могу я опять таскаться по судам — хватит с меня развода. Но как так — без ребенка? Он ведь мой…

— Хочешь, когда вернемся, я поговорю с ней? — сказала Эмилия. — Я очень плохо ее знаю, но оно, может, и к лучшему.

— Ты сделаешь это?

— Мне кажется, что я сумею поговорить с ней, как женщина с женщиной.

— Она опасный человек, Эмилия. Будь осторожна с ней…

Вошел Чавдар, и Евгений замолчал.

— Что, ты простил деревню? — спросила Эмилия.

— Я-то простил, но она…

— Что она? — захотел уточнить Евгений.

— Давайте немного прогуляемся.

Чавдар протрезвел, но глаза у него беспокойно бегали.

— Зачем?

— Давайте выйдем на улицу!

Вышли. Погода стала мягче, грязь под ногами — тоже. Они стояли в темноте, и двое из них ничего не понимали.

Чавдар зажег спичку.

— Ну? — спросил он.

Но они все равно ничего не понимали.

— Перья! — тихо сказал Чавдар. — По этим белым перьям нас завтра уличат в краже. Ради идеи я готов на все, но из-за мелкого воровства…

Евгений и Эмилия молчали.

— Может, все-таки, — прошептал Чавдар, — соберем их быстренько, как-никак мы же остаемся…

Никто ему не ответил. Он медленно нагнулся. Подобрал одно перо, потом другое. И понял, что ему придется туго — к жирной грязи накрепко прилип сиротливо белеющий пух. Чавдар встал на колени, и работа заспорилась. Эмилия очень тихо отодвинулась от Евгения, так тихо, что он даже не услышал. Она остановилась там, где было посветлее, и наклонилась. Быстро опустилась рядом с Чавдаром на колени. Грязь сразу выгнала из тела все тепло. Перья сопротивлялись ее неловким пальцам, от этого она пришла в неистовство и все с большим ожесточением выдергивала их из земли.

Евгений наблюдал за ними с блуждающей улыбкой, а в голове у него медленно, методично пульсировала фраза: конец бунту, конец восторгам, наступило время расплаты.

Какими-то странными, словно в невесомости, шагами направился он к тем двоим, но улыбка не покидала его губ.

Я не буду вставать на колени, лишь наклонюсь, подумал он.

…Трое сосредоточенно пожинали плоды своего преступления.

Они распрямились одновременно — ни один не хотел оставаться в ногах у другого. Обвели взглядом двор, и им показалось, что собрано все.

Эмилия и Чавдар пошли в дом, а Евгений остался на улице, в раздуваемой ветром пижаме. Он посмотрел на небо и тихо произнес:

— Господи, как сделать так, чтобы этот удивительный вечер, полный уныния, восторгов и заложенного в моих генах предчувствия катастрофы исчез из памяти? Может, его сотрут другие воспоминания или погребет под собой громада грядущих дней, расплющит, сделает похожим на все прочие вечера?

Он сказал это совсем серьезно, после чего сразу вернулся в кухню. Эмилия и Чавдар соскребали с ладоней грязь и перья. Он тоже вымыл руки, поискал глазами бумагу, куда можно было бы завернуть мусор, нащупал в кармане письмо к шефу и собрал в него перья. Открыл дверцу печки. Вспыхнуло короткое пламя.

Вскоре они улеглись. Эмилия на походную кровать, а мужчины в спальне.

Когда они заснули, подул сильный ветер и принес с гор запоздалый снежок.

Утром, выйдя во двор, они увидели снег, который все равно засыпал бы перья.

Им стало грустно.

Потом они услышали, как в соседнем курятнике мужской голос сзывает цыплят. Они подождали, когда хозяин выйдет, и, увидев, что он спокоен — наверно, ничего не заметил, — заговорщицки улыбнулись друг другу.

— Доброе утро, — сказал хозяин.

— Доброе утро, — на разные лады поспешно ответили все трое.