Александр Иванов - Записки анастезиолога

На заведующего страшно смотреть, кажется, еще слово, и неизбежна смерть от гордости. Высокие гости приглашаются в кабинет – за чашкой кофе обсудить детали сотрудничества. У дверей одна из медсестер с листочком бумаги:

– Пожалуйста, вы не могли бы подписать заявление на отпуск?

Гости согласно кивают, правильно, подпишите, мы подождем. Нельзя забывать и о нуждах простых людей. Заведующий прикладывает листок к двери кабинета, ставит размашистую подпись. Пожалуйста! От нажима образуется маленькая щель между дверью и табличкой с надписью «Кабинет заведующего». Из-под таблички высовывается уголок бумаги. Что это? Заведующий аккуратно вытаскивает листок, на котором маркером крупно написано: «ПЕДЭРАС!»

Смешно… Профессора смотрят с удивлением. Серьезные люди, а пишут с ошибками.

Скорее всего, бумажка провела под табличкой не один год, со времен одного из начальников, подозреваемого, и не без оснований, в пассивном мужеложестве.

Начмед постоянно недоволен:

– Опять у вас в ординаторской пахнет грязными носками.

– Ну извините, а какими носками еще может пахнуть с утра? Когда трое мужиков сутки не снимали обувь. Накрахмаленными?

Вообще должность начмеда предполагает чувство абсолютной неудовлетворенности. Как здорово, что в свое время даже слушать не хотел о такой перспективе. Хочется хоть в чем-то быть в гармонии с окружающим миром. С утра вызывает для очередной приватной беседы.

– Я все понимаю, но скажите, зачем вы реанимировали бабушку в девяносто лет? Ну неужели не могли ей дать уйти спокойно? Разве она не заслужила?

Вроде даже как-то приходится оправдываться:

– Привычка… Да и бабулька тяжело умирала, рано ей еще, пусть поживет.

– Ну пусть поживет. Крыша-то у нее на месте осталась после клиники?

– На месте. Бабка вполне в разуме.

– Скажите, а кардиостимулятор ей обязательно было ставить? Вы представляете, мне сегодня весь день придется договариваться о переводе ее в областную больницу. Думаете, ей там будут рады? Ее там ждут? Родственники-то у нее хоть есть?

– Думаю, что не рады. А родственники есть. Приезжал с ней мужичок, говорит, что он самый близкий, муж покойной двоюродной племянницы. Но он так, нормальный, о бабке заботится, наследства ждет. Даже ночью батарейки съездил купил для кардиостимулятора. У нашего кончились, я пока из часов на стене вытащил…

– А у вас почему своих нет?

– Нету, забыл, понимаете, с утра купить. Знаете, в следующий раз напишу, что в связи с отсутствием на отделении батареек кардиостимулятор поставить не удалось, и так далее. Похоронил бы бабку, сами бы потом визжали с утра: «Вот, ни черта не умеете! Как мне теперь объяснять родственникам, что их близкий человек погиб по вашей вине!»

– Ну да, покричал бы при всех, как положено. Сами понимаете, как без этого. А зато теперь мне весь день на телефоне сидеть, ладно, идите. Спасибо за дежурство.

Утренний обход. Начмед выражает удивление:

– Мне кажется, или у бабушки вчера на самом деле было больше конечностей?

– Да, вчера пришлось ампутировать еще одну ногу. Тромбоз бедренной артерии, гангрена.

– Вы что, ее по частям выписываете? У бабки осталась всего-то одна рука! Я просила, кстати, ее невропатологу показать, нет ли у нее инсульта. Он смотрел?

– Смотрел. Написал, что сухожильные рефлексы симметричные, живые. Как оценил симметричность, мы не знаем.

Начмед в очередной раз недоволен:

– Нет, вы берете больного на операцию в шоке. Шансов выжить у него, с ваших слов, почти не было. Так почему, я спрашиваю, в истории нет записи терапевта? Я вам должна объяснять, что перед операцией терапевт больного осмотреть обязан?

– Она пришла, когда мы его уже в операционную везли, обиделась.

– На что?

– Я ее на х… послал. Понимаете, такую картину вижу в первый раз: из желудочного зонда бьет струя алой крови. Парень уже отъехал, предупредив напоследок, что, кажется, я сейчас обосрусь. Парень оказался человеком слова, пацан сказал – пацан сделал. И сразу дал остановку. Завели, поехали в операционную. Встречает нас терапевт у лифта, вспомнила, что надо оставить свою запись в истории. «Ой, говорит, – а почему это от него так пахнет?» Интересно ей. «Да, блядь, – говорю, – потому что только у Михалкова перед смертью просят показать сиськи! Нормальные пацаны по пути на небеса хотят срать». Вот мы ее и послали. Ну а потом язву прошить удалось, все нормально. Пусть идет смотрит. Только я его пока не будил, после клинической смерти пусть спит, отдыхает.

Докладываю на обходе интересный клинический случай:

– Товарищ на третий день пребывания в больнице стал вести себя вполне адекватно. Вчера вечером услышал голоса и выпил одеколона. После этого почему-то решил, что в животе у него бомба, а снаружи торчит фитиль. Взял зажигалку и поджег свой мочевой катетер. Никому раньше никогда не приходила в голову мысль, что китайский мочевой катетер хорошо горит. Разве хоть один нормальный человек догадается проверить? Наши резиновые дренажные трубки безопасны, горят плохо, поджечь ему их не удалось, только оплавил концы. В результате товарищ стоял посреди коридора абсолютно голый, одежду ему не выдали, вставать после операции еще не разрешали. Догорает фитиль… Товарищ вооружился, в руке держит наполненную колостому. Пришлось применить физическое воздействие, к сожалению, следы на лице остались. Фитиль был растоптан, гражданин переведен в реанимацию и фиксирован к койке. Лежит, разговаривает с невидимым нам Серегой. К утру у нас кончился недельный запас нейролептиков.

Новый начмед решает жестко навести порядок в реанимации. На очередном обходе заявляет:

– Ну вы меня достали, я всех вас вые…у!

Зря, думаю, ты так. Будем считать шуткой, ты пошутил, я тоже пошутить люблю.

Пару дней пришлось ходить по больнице с удивленным видом:

– Нет, вы не поверите, разве моя худая задница может кого-то возбудить! Я понимаю, есть у нас люди, вот там – да. А я-то никак не ожидал, что смогу понравиться педику.

На третий день ко мне стал подходить народ и шепотом спрашивать:

– Слушай, а это правда?

– Что правда?

– Ну то, что у нас новый начмед голубой?

– Не знаю, я этого не говорил. Говорят, у него семья есть, дети.

– Так это ерунда, я слышал, он вам предлагал это самое…

– Да побойтесь бога, мне?

Но предположение почему-то в народе крепло. Крепло до того, что в него поверили даже наши местные сотрудники с нетрадиционной ориентацией, начав строить планы обольщения. Слухи дошли и до главврача. Узнав, в чем дело, приказывает начмеду извиниться и впредь не сметь. Начмед звонит по телефону:

– Зайди.

– Зачем?

– Надо.

– Ну ты извини, я без свидетелей к тебе в кабинет не пойду. Мне лишние разговоры не нужны.