Владимир Березин - Он говорит

Ну, размеры разные бывают и у ведра и уровень разный.

Но если человек живёт безмятежно, если у него есть кусок хлеба с маслом и никаких бомбёжек, то он проживает всю жизнь и ложится в гроб с этим ведром, ни разу его не потревожив.

Но вот если кругом обстановка нервная, все толкаются, куда-то бегут, бьют себя в грудь, отнимать кусок хлеба, не говоря уже о масле и кидаться бомбами, от всех этих дел всякий человек тоже начинает суетиться, ведро раскачивается, всё плещет… Одним словом, страх и ужас, выпустили джина из ведра».

Он говорит: «А я в Бауманке учился. „Мы-тут-вас-всех-угробим-имени-Баумана“. Тогда многие названия переделывали, МНИТ был „Московский институт имитации труда“, а МАТИ — „Московский авиационный тоже институт“. Потом-то кто куда — за границу, кто — колготками торговать, а кто — ракетами. Или вот как Ведерников — датчики для Трубы мастерить.

Бесплатная жизнь кончилась.

А когда при прежней власти я на инженера учился, то на физкультуре меня заставляли бегать в Лефортовском парке.

Так сказать, отсюда — и до обеда. То есть, до сортира.

Там, на высоком берегу Яузы, стоял обычный советский туалет, каких много тогда ставили в парках.

И вот мы обегали его, и возвращались обратно к тренеру, задыхаясь и семеня по дорожкам парка. Некоторые, правда, прятались внутри — если бежать надо было несколько кругов.

Потом туалет этот стал платным, но я тогда уже обретал в других местах, и это стало проблемой других студенческих поколений.

Несколько лет спустя мы с Ведерниковым, который стал тогда уже поставлять датчики для Трубы, шли через Лефортовский парк. Тут-то мы увидели, что туалет наш закрыт, но закрыт как-то странно, свет там горит — и в маленьких окошках под крышей наблюдается даже какое-то разноцветное мелькание, будто на дискотеке.

Я это про себя отметил, но как-то забыл потом.

И вот встречаю я своего однокурсника, что как-то поднялся на наших ракетах, или чем там он занимался. Зовёт он меня на встречу выпускников.

И, оказалось, в этот самый туалет.

Вышло так, что из этого туалета, ставшего платным, сделали баню — какие-то военные. Военных в Лефортово полно, не знаю уж, какие из них возлюбили веники и мочалки над рекой.

Потом в этой бане, как водится, от сырости завелись какие-то девки.

А где пригожие девки, там и скандалы.

И вот Министерство обороны решило от бани избавиться.

А наш товарищ как раз оказывал министерству некоторые услуги в торговле ракетами и стал владельцем этого места.

Такая, значит, плата ему была.

Стал он там просто жить.

Пришли мы на праздник, там всё забавно так.

К примеру, пришёл хозяину какой-то спам на телефон (или на почту в телефоне).

Он горестно подпёр голову рукой и говорит:

— Боже мой, ну вот отчего я должен читать письмо с заголовком: „Научу, как быстро взять в кредит сумму до миллиона“?!

Посмеялись мы, и пошли вместе курить.

И вот, стоим мы все, растолстевшие и постаревшие, на крыльце, курим.

Жизнь пройдена больше, чем до половины.

Да что там — дважды пройдена.

Перспективы неясны, уверенность в завтрашнем дне уже больше не мешает.

И в этот момент перед нами появляется настоящая интеллигентная женщина в шляпке.

— Это ведь был туалет, — произносит она задумчиво.

Ведёрников, который про свои датчики для Трубы нам в этот момент рассказывает, говорит ей несколько застенчиво, что и сейчас как-то так.

— А отчего же закрыто? — спросила женщина, обводя взглядом несколько припаркованных „кайенов“.

— Он — платный, — отвечает Ведерников, — И очень дорогой».

Он говорит: «А я как-то был на собрании настоящих витаминных сектантов.

Кстати, у кого структура спасения на случай Конца Света, так это у них. И протеинового коктейля лет на десять запас.

Товарищ мой, значит, позвонил:

— Съезди к нам, измерь своё тело.

— Денег, — отвечаю, — нет.

— Это не беда, — говорит. — Ты приезжай, а сам всё увидишь. Прибор японский.

К тому же — одно дело ехать куда-нибудь в Жулебино измерять, а тут повод был — родные с детства места, да ещё я там давно не был. Опять же, японский прибор.

Приехал я и сразу этот прибор увидел — тут мне главное было не произнести „бля“ громко.

Потому что японский прибор — это весы. Ты на них становишься и вытягиваешь из краёв два шнура — будто в эспандере. Я думал, что это они так пропорции тела (по длине рук) считаю, но допускаю, что просто для красоты.

Рост эти весы мерить не умеют, его нужно сказать самому. А потом тебе дают рекомендации.

Рекомендации-то несложные. Тебе говорят:

— У вас большой потенциал, вам только нужно больше пить.

Я, правда, в этот момент я заржал совершенно без стеснения.

Но для того, чтобы пить, тебе предлагают за тридцать тыщ купить набор растворимых порошков и воду. Или без воды, не помню.

Это сейчас у нас такая мода пошла: многие компании продавали рационы на месяц с какой-нибудь медицинской идеей. Я как-то ходил к скучным врачам, выпивал с ними неконвенционные напитки и имел беседы. И скучные врачи говорили, что все эти рационы из коробок имеют действительно сильный оздоравливающий эффект — если питаться по часам витаминной жижей и размолотой овсянкой, то за месяц будет тебе улучшение.

Ну, с этим травяным бизнесом круто было в девяностые, а сейчас просто предсказуемо. Люди ведь реально хорошие, помогают друг другу, за детьми присматривают, вместе куда-то ездят. Нормальная гражданская секта.

Старики и старухи в этой комнатке при ЖЭКе переварили всю идею этого сетевого оздоровления. Это у нас в двадцатые годы как-то решили, что дети должны играть только в идеологические куклы и изготовили каких-то безобразно толстых попов и помещиков со страшными усами. А потом увидели, что девочки этих попов пеленают и баюкают.

Так и здесь — старики и старухи устроили из этого дела обычные посиделки. Пьют воду с алоэ и протеиновый коктейль, рассуждают, сколько кому осталось.

Так бы и чай с вареньем пили, коли бы страна не развалилась.

Ну, когда поскачут по улицам четыре конных милиционера с разными сельскохозяйственными инструментами в руках, про науку забудут. Что тебе метаться, жизнь выторговывать? Тут нужно с близкими людьми сесть и чай пить, или эту дрянь витаминную — неважно.

А? Что?

Да бесплатно. Но тут надо выстроить правильно разговор. Я в таборе у цыган как-то два дня жил — мне ещё денег на дорогу дали».

Он говорит: «В конце восьмидесятых, когда у нас упали все запоры, в нашем институте яростно спорили о политике. Была, правда, пара-тройка молчунов, что ни о чём не спорила, а сжав зубы, проходила курс молодого бойца — английский язык, водительские права, си и юникс. А мы-то, кто постарше, пили чай и ругались — знал имярек о репрессиях, не знал он о репрессиях. Ещё не ушли на пенсию те, кто эти самые репрессии застал.