Брайан Рирдон - Найти Джейка

Я не имею ни малейшего понятия, где искать форт, который они возвели в детстве, разыгрывая на нем военные сражения. Может, стоит вернуться и спросить об этом Мэри Мартин-Кляйн? Но я уже не могу замедлить свой бег и поэтому отбрасываю мысль о помощи. На бегу я понимаю, что остался без телефона, вероятно, выронил его около дома. Все происходит настолько стремительно, что мне не до таких мелочей.

Дубовые листья хрустят у меня под ногами, я ныряю между высокими прямыми стволами мертвого зимнего леса, лишь изредка оживляемого островками вечнозеленых растений. Мой голос спугивает с куста красного кардинала, и тот, взметнувшись между стволами, быстро исчезает из виду.

— Джейк! Где ты!?

Мне кажется, что я слышу чьи-то шаги. На секунду я представляю, что сейчас увижу улыбающегося Джейка, со смехом бегущего через заросли мне навстречу, в зеленой толстовке, болтающейся вокруг его худого тела. Я хватаю сына, крепко прижимаю к себе, так крепко, что ему нечем дышать. И по моим щекам текут потоки слез невероятного облегчения. Но это только мечты. В реальности шаги раздаются позади меня, а не впереди.

Я слышу приближающийся издалека звук полицейских сирен, их несколько, и все они сливаются в один непрерывный стон. Я рвусь вперед, как будто бегу с кем-то наперегонки, потому, что должен найти Джейка первым. Это должен сделать я, и никто другой.

Я ни разу не оглянулся. Не отвлекаясь ни на что, я обшариваю глазами лес, в надежде не пропустить тропинку или темную бесформенную кучу, которая могла оказаться фортом.

— Джейк, пожалуйста, помоги мне найти тебя, — молю я.

Мне нужен только знак, я заслужил этот знак! Всю жизнь я любил своего сына со всей силой, на которую был способен. Правда, у меня не было шанса принести себя в жертву ради моего мальчика. И даже теперь, когда я заклинаю показать мне путь, блуждающий огонек в тумане, который вел бы меня, крик краснохвостого ястреба, любимой птицы Джейка, — любой знак, который привел бы меня к нему, вокруг стоит лишь мертвая тишина.

Я останавливаюсь и, задрав голову, смотрю в небо, прочерченное шумящими ветками, похожими на конечности скелетов. Облака лениво проплывают в лучах зимнего солнца, смягчая огромные тени, которые пересекают пустынный пейзаж как мифологические останки разрушительной грозы.

— Прости меня, сынок. Прости меня, пожалуйста, — мычу я, как от боли.

И вдруг сквозь затуманившие глаза слезы я вижу впереди пруд. И тут же вспоминаю, как Джейк упоминал про него.

Я вновь перехожу на бег, и — вот он, форт, притаившийся за черными крыльями огромного засохшего папоротника! Я спотыкаюсь о толстые ветки и падаю на колени. Рука скользит по торчавшему из земли острому камню, и боль прожигает меня до самого плеча. Я неловко поднимаюсь на ноги и двигаюсь дальше.

Вот и форт: навес из двух потемневших от времени листов фанеры слегка приподнимается спереди, опираясь на черные узловатые опоры. Земля, мох и сухие листья образуют подобие крыши.

Сверху сквозь набежавшее темное облако пробивается яркий солнечный луч, и мир вокруг меня освещается, как будто начинаясь заново. Что-то сверкает у меня под ногой. Я наклоняюсь и кончиками пальцев ощущаю холод металла. Это патрон с пулей.

Сердце несется вскачь. Я смотрю вниз и вижу еще много таких же патронов, рассыпанных по всему лесу, как галька на берегу реки. Я зачем-то начинаю пересчитывать их. Это длится не более минуты, но я успеваю насчитать пятьдесят с лишним штук. Мне трудно сосредоточиться, и я все еще не понимаю, что это значит.

И тут я вижу кроссовку Джейка. Всего лишь проблеск флюоресцентно-желтого цвета среди опавших листьев под кустом гигантского папоротника, но я немедленно узнаю ее. И я замираю, глядя на желтое пятнышко, не в силах сдвинуться с места. Так, значит, вот где все это время был мой сын? Он лежал здесь, совсем один, забытый и потерянный… Неужели это значит, что теперь и для меня он исчез навсегда? Это зрелище — часть парализующего волю ночного кошмара; происходящее сейчас — из той реальности, которую я даже в самом темном из своих извечных родительских страхов никогда не допускал.

Я не могу сдвинуться с места. Я пришел сюда за Джейком, но я не готов к тому, что его больше нет, что он уже покинул нас. Что он ушел совершенно один, и я никогда его не верну. Я не смогу с ним больше поговорить. Мы больше не будем смеяться и шутить. Мы не будем бороться во дворе и накрывать стол к ужину. Я не буду подвозить его в школу, ждать из секций и клубов и забирать обратно. Он никогда не пойдет, улыбаясь, мне навстречу и не окажется со мною рядом.

Я не готов к тому, что, начиная с этого момента, Джейк всегда будет только внутри меня. Что мне останутся лишь воспоминания и бесконечная мука невозможных и бессмысленных предположений: «А что, если?.. А если бы только… Как бы я хотел, чтобы…»

Кто-то идет в мою сторону. Или кто-то все время был рядом? Вдруг залаяли собаки, и это приводит меня в чувство. Я делаю шаг, затем другой. А потом падаю на колени и обнимаю то, что раньше было Джейком, но никогда уже больше им не станет. Я держу тело сына в своих руках. Но это уже не он. Я рыдаю в гневе и отчаянии. И даже не вижу пустую коробку из-под боеприпасов, зажатую в его холодной руке.

Я один с Джейком, теперь мы оба здесь, в лесу за домом Мартинов-Кляйнов. Пусть время идет, пусть птицы кричат с деревьев над фортом, меня самого как будто больше нет. И вдруг я чувствую чье-то присутствие и поднимаю глаза: передо мной стоит огромная полицейская собака, немецкая овчарка. Я смотрел в ее глубокие карие глаза, не снимая руки с бездыханной груди сына. Помнится, кто-то говорил мне, что нельзя смотреть собаке в глаза, что это может быть воспринято как вызов. Но я в тот момент испытываю нечто совсем иное: великолепное животное смотрит мне прямо в душу, в тот ее уголок, где она чует подобие жизни. Собака смотрела на то немногое, что от меня осталось, и звала меня назад. Я в этом уверен.

Овчарка не двигается. Я слышу, как к нам приближаются люди, но это не мешает установившейся между нами связи. Мы как будто говорим друг с другом, два животных в лесу, обсуждающих самый главный вопрос:

«Он мертв».

«Да».

«Я тоже не могу жить».

«Ты должен».

«Почему?»

«Потому».

«Думаешь, оно того стоит?»

«Конечно».

«Я не понимаю».

«Еще как понимаешь».

Больше всего на свете сейчас мне хочется умереть. Я не желаю вставать и возвращаться из леса. Не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать дальнейшее существование, состоящее из миллионов бессмысленных секунд. Я хочу лечь рядом с сыном и никогда больше его не покидать. Одним словом, воли к жизни у меня больше нет.

Или есть? Ведь что-то заставляет меня, например, дышать? Может быть, Рейчел и Лэйни? Это был бы правильный ответ, человеческий, ожидаемый ответ. Иначе я просто-напросто не был бы человеком.