Брайан Рирдон - Найти Джейка

— Мистер Конолли, пойдемте со мной, переоденетесь, а потом я отведу вас к жене.

У каждого из нас бывает в жизни переломный момент, когда ты понимаешь, что теперь живешь уже не только для себя. Со мной это произошло в тот самый миг, когда мой сын появился на свет.

Я помню, как сидел на стуле у изголовья Рейчел. Сестра установила прямо у груди жены экран, загораживающий все, что происходило за ним, в большей степени от роженицы, чем от меня. Мне самому однажды тоже делали операцию, но, в отличие от Рейчел, не под местным, а под общим наркозом. Мне трудно было представить себе, что именно чувствовала жена.

Я старался поддержать ее как мог. Не отпускал ее руку, когда бедняжка дрожала: не столько от боли, сколько от нервного возбуждения.

— Меня словно наизнанку выворачивают, — жаловалась Рейчел, изменившимся после эпидуральной анестезии голосом.

— Все будет хорошо, — нежно утешал ее я. — Все будет хорошо.

Врач и сестры уверенно переговаривались между собой. Я особо не вслушивался в то, что они говорят, но вроде все шло по плану. Я хотел взглянуть на монитор, на котором отражался сердечный ритм моего сына, но не увидел его. И, наверное, это было даже к лучшему.

— Очень больно, — опять пожаловалась Рейчел.

— Она говорит, что ей больно, — обратился я к сестре.

— Мы постараемся что-нибудь сделать.

Рейчел смотрела в потолок, и по ее щекам катились слезы. Капли падали на подушку, оставляя на наволочке медленно расползающиеся мокрые пятна. Я постарался вытереть жене лицо, но она дернулась, как будто бы я причинил ей сильную боль.

— Все будет хорошо, — снова повторил я, напрочь позабыв все слова, кроме этих.

— А вот мы и выходим наконец! — сказала врач. — Хотите взглянуть, папочка?

Мой сын уже родился или еще нет? Я хотел было заглянуть за экран, чтобы удостовериться, что все идет, как надо, но Рейчел схватила меня за руку.

— Не смей смотреть на меня в таком виде, — приказала она, стиснув зубы.

Серьезно кивнув, я вернулся на место. Ни врач, ни сестра не обратили на это внимания, продолжая делать свое дело.

Я пропустил тот миг, когда Джейк в конце концов присоединился к нам. Или же просто не помню его. Все, что произошло после того, как Рейчел запретила мне смотреть на ее разрезанный живот, и до того, как сестра положила новорожденного Джейка на маленький металлический столик, стерлось из моей памяти. Странно, да? Зато я отлично помню, как повернул голову, и глаза моего сына в первый раз встретились с моими. Наверняка разные там умники и всезнайки скажут, что это невозможно: дескать, новорожденный младенец не в состоянии различить ничего, кроме света и темноты, или что-то в этом роде. Но я-то знаю правду: Джейк посмотрел на меня. Слезы выступили у меня на глазах, но я сморгнул их, чтобы лучше рассмотреть своего сына, и чтобы он увидел, что я тоже на него смотрю.

Этот взгляд изменил для меня весь мир. Джейк позвал меня, не издав ни единого звука. Его головка слегка повернулась набок, а красные губки сжались в прямую линию. Он в одно мгновение впитал всего меня и схватил изнутри так крепко, что я понял: пути назад нет. Я, прежний, исчез в тот момент. И родился заново, но уже совершенно другим человеком. Не отдельным существом в этом мире, а частью некоего единого существа. В тот момент я не смог подобрать правильное слово, но позже мне это удалось. Раньше мне казалось, что я хорошо понимаю, что оно значит, но, как выяснилось, мое восприятие было на удивление ограниченным. Этим словом была «ЛЮБОВЬ».

— Хотите подержать его? — спросила сестра.

Я поднялся на ноги и, чувствуя невероятную легкость, почти невесомость своего тела, протянул руки. Сестра, которая ухитрилась помыть и запеленать моего сына так быстро, что я даже не успел заметить, передала мне это маленькое чудо. Я почувствовал его тяжесть на своем предплечье и понял, что он настоящий, и что он теперь со мной навсегда, что бы ни случилось. Мой сын смотрел на меня, и он весь был такой чистенький и совсем новенький, что я не мог удержаться от слез. Я наклонился и поцеловал малыша в лобик, и мои сухие губы согрело прикосновение его теплой кожи.

Не помню, как долго я держал его на руках. Я потерял связь со всем, кроме Джейка, но потом сестра легонько коснулась моего плеча.

— А теперь настала очередь мамочки, — с улыбкой сказала она.

Я широко раскрыл глаза и, медленно повернувшись, взглянул на Рейчел. То, что я увидел, просто невозможно стереть из памяти. Она смотрела на Джейка, и ее глаза все еще были полны страха. Нас целиком поглотило осознание происшедшего, которое не передать словами. Этот крошечный младенец, такой маленький и хрупкий, казался очень уязвимым. Но на самом деле в этот момент уязвимыми стали мы оба. Теперь мы больше не принадлежали себе. Теперь мы жили ради него.

На этот раз не было никакой собаки. Не было никого, кто бы помог мне выбраться из этого леса. Я чувствовал ужасную слабость. Холод проникал через промокшую одежду, и меня сотрясала сильная дрожь. Я закрыл глаза и в темноте побрел прочь, домой, спать.

На следующее утро я отправляюсь забрать почту. Я не хочу, но иду. Вернувшись в дом, я тихо захожу в столовую. Именно тут я обычно оставляю нашу почту. Сегодня все здесь кажется мне чужим, я вижу эту комнату как будто бы в первый раз. Рисунки и фотографии продолжают висеть на тех же местах, что и раньше. Сидя за обеденным столом, я смотрю на обои в цветочек, которые хотел поменять очень давно, еще когда дети были маленькими. Меня со всех сторон окружают фотографии Лэйни и Джейка. Вот они в начальной школе: кружатся, взявшись за руки; густые рыжеватые волосы развеваются за спиной Лэйни, как огонь мотора в мультике. И Джейк… Джейк улыбается.

Я осматриваю каждую фотографию на стене, всю, так сказать, коллекцию моментов их детства, обращая внимание лишь на одно: какое выражение лица у Джейка. Улыбка, улыбка, улыбка… Так, а вот здесь он хмурится. Вот удивленный взгляд. Старые фотографии мы с Рейчел отобрали из коробки, которая хранилась в кабинете наверху, и она отнесла их в свою любимую фотомастерскую.

А вот эти, недавние, она выбрала из лэптопа, и мы самостоятельно распечатали их в черно-белом варианте, желая продемонстрировать свой высокохудожественный вкус — сейчас в моде ретро.

А ведь вся наша жизнь состоит из воспоминаний, которые нам бы хотелось поместить в рамочку: сплошные улыбки и кружащиеся парочки. Остальные воспоминания мы храним в коробке, и убираем ее в самый дальний уголок подсознания. Мы прекрасно знаем о ее существовании, но не стремимся продемонстрировать содержимое перед гостями в столовой.

В этот момент я рассматриваю жизнь своего сына, помещая ее в рамочки. Вот Джейк на бейсбольном поле: шлем низко надвинут на глаза, рот сжат в яростной решимости. Я чувствую, как гордость распирает меня, как будто все происходит в данную минуту. Потом я стою рядом с ним на песке, глядя, как волны перекатываются через него, а его тело беспомощно и в то же время так грациозно противостоит напору волн. Я смотрю, как вода стекает с него потоком, а он тем временем оглядывается посмотреть, как там его маленькая сестренка. В своем сердце, в памяти, я заключаю в рамку и тот момент на шоу талантов, когда он высоко подпрыгнул, изображая, что хочет поймать мяч.