Брайан Рирдон - Найти Джейка

— О, Джейк, — шепчу я, улыбаясь сквозь слезы.

Мои воспоминания похожи на вспышки света в темноте. Они сверкают и мерцают, но потом тихо гаснут, не выдерживая тяжкого груза теперешнего существования. Как выбраться из этой тьмы? Как вновь увидеть сверкание жизни? Я не знаю, не понимаю, как мне вернуться назад, и, наверное, никогда не найду этот путь.

И вот тут-то я и обращаю внимание на сиреневый конверт. Неуверенно и осторожно, как будто пробуя пальцем острие ножа, я протягиваю к нему руку. И, когда подушечка указательного пальца ощущает плотность бумаги, я понимаю, что конверт настоящий. Это происходит так неожиданно, что даже пугает меня.

Ухватившись двумя пальцами за уголок, я чувствую, какой он холодный на ощупь. Медленно и осторожно я вытаскиваю его из-под кипы бумаг. Это письмо. И адрес написан почерком, в котором безошибочно угадывается рука девочки школьного возраста. Сердце останавливается у меня в груди. Письмо адресовано моему сыну.

Почему? Сперва я решаю, что это чья-то жестокая шутка. Да нет, быть такого не может. Я судорожными движениями разрываю конверт. Руки мои дрожат, когда я вытаскивал из него листок, вырванный из спирального блокнота, с лохматыми краями — точно на таком же Джейк написал свою последнюю записку. Я начинаю читать:

Дорогой Джейк!

Меня зовут Джейми, и я пишу тебе из Калифорнии. Я бы очень хотела, чтобы ты прочитал мое письмо, но, боюсь, что это невозможно. Когда я увидела твою историю по телевизору, даже еще до того, как люди узнали, какой прекрасный поступок ты совершил, я все поняла. Я надеюсь, что это прозвучит не слишком странно, но мне показалось, как будто бы я тебя хорошо знаю. Наверное, мы с тобой похожи. Видишь ли, меня в школе тоже считают тихоней. Я не очень часто разговариваю с людьми. Иногда я вообще целый день ни с кем не разговариваю. Мама говорит, что я просто такая уродилась. И, думаю, она права. Но ведь даже мама не всегда способна тебя понять, правда?

Наверное, это очень странно, что я пишу тебе это письмо. Если бы моя мама узнала, она бы ни за что, никогда не разрешила бы мне его отправить. И я сомневаюсь, что его кто-нибудь прочитает. Но ты изменил многое, не только тем, что спас детей из своей школы. Ты также помог и мне, хотя мы с тобой даже не встречались. Иногда люди говорят про детей, которые отличаются от других, разные нехорошие вещи. Совсем недавно так было и с тобой тоже. Может быть, теперь, когда обнаружилось, как они все ошибались, окружающие наконец-то поймут, что быть другим еще не значит быть плохим. Зачем же сразу навешивать ярлыки — надо просто подождать и посмотреть, каковы мы на самом деле. Когда настанет время и мне придется решать, какой путь выбрать — легкий, но неправильный, или трудный, но верный, — я обязательно вспомню о тебе и о том, что ты сделал для своих друзей. Я надеюсь, что и все остальные тоже вспомнят.

Ты никогда не будешь забыт.

С любовью,

Джейми

Весь следующий день письмо этой девочки не выходит у меня из головы. Размышляя о нем, я слоняюсь по дому, и моя летаргия внезапно сменяется приливом энергии. Я вдруг чувствую, что готов действовать.

Мысль материализовалась из ниоткуда — откуда она взялась? Я и сам не могу этого объяснить. Я действую, не думая, не анализируя. Полазав по Интернету, нахожу то, что искал, в одном из городков Западной Виргинии. Набираю номер, задаю свой вопрос, и женщина на другом конце провода дает ответ, который я и надеялся получить:

— Ну, на самом деле остался всего один. Мальчик. Вы сможете подъехать и забрать его на следующей неделе?

— Я приеду завтра, — говорю я.

— Неблизкий путь, не так ли?

Я пожимаю плечами, хотя моя собеседница и не видит меня.

— Часов за шесть или семь доберусь.

Она произносит с сомнением:

— Ну, если вы в состоянии…

— Я приеду, даже не сомневайтесь.

Я принимаю душ и переодеваюсь, в первый раз за эту неделю. Глядя в зеркало над раковиной, достаю крем для бритья и бритву. Проведя рукой по запотевшему стеклу, я вижу свое расплывающееся из-за капель влаги на стекле отражение. За это время я порядком зарос и выгляжу непривычно. Ну и ладно, пусть останется борода, все какое-то разнообразие. Я убираю крем и бритву обратно в шкафчик и спускаюсь вниз, проводя рукой по своей щетине недельной давности.

Когда я выхожу из дома, солнце уже играет лучами на верхушках деревьев. Длинные тени перерезают лужайку перед домом, и красноперый кардинал снует туда-сюда, перелетая с кустов на голые ветки. Переливающийся алый цвет его оперения контрастирует с мерзлой зимней серостью, окружающей птицу, и я вдруг понимаю, что уже могу смотреть на это без слез. Мне больно, но у меня получается.

Писателю во мне хотелось бы, чтобы уже наступила весна. Ведь зима означает смерть, конец годового цикла. Однако я этого не ощущаю, во всяком случае, в данный момент. Но я чувствую начало чего-то нового: конечно, это не та новизна, что заставляет тебя пребывать в радостном возбуждении. Это новое — нерешительно, полно сомнений и сожалений. Тем не менее, душа моя встрепенулась, и я думаю о том, что солнце снова встанет, а равновесие в моей душе рано или поздно восстановится. Отрицание жизни, так же медленно, как сначала заполняло меня, начинает отступать. Это — первый шаг моего нового пути. А уж верный он будет или нет, сейчас не столь уж важно.

Я глубоко вздыхаю, сажусь в машину и завожу мотор. Я собираюсь нанести три визита. Первые два внушают мне ужас. Я паркую машину на улице и иду по дорожке к дому. Нажимаю кнопку звонка и жду: дверь мне открывает Мэри Мур, мать Кэндис, той самой девочки, к которой мой сын собирался пойти в гости. Она видит меня, и лицо у нее меняется на глазах. Я пробую улыбнуться, но, кажется, это выглядит довольно неестественно. Я стараюсь проскочить в дверь раньше, чем хозяйка успеет захлопнуть ее перед моим носом.

— Я хотел бы извиниться за то, что я…

— Я все понимаю, Саймон, — обрывает меня Мэри.

Впервые в жизни она назвала меня по имени. Я вдруг чувствую странную близость с этой женщиной, которая смогла выжить, потеряв своего ребенка, и, думаю, она испытывает по отношению ко мне то же самое.

— Сам не знаю, почему я наговорил вам все это.

Она качает головой.

— Это я должна перед вами извиниться. Мне не следовало приходить к вашему дому в тот день. Я просто… с тех пор, как… Мне казалось, что я, как в тумане. Словно бы у меня не осталось совсем ничего, ради чего стоит жить.

Я делаю шаг вперед, и Мэри улыбается, отмахнувшись от моей довольно неуклюжей попытки дружески обнять ее.

— Не беспокойтесь, я уже больше не плачу. По крайней мере, пока.

Добавить к этому нечего, но, возвращаясь к машине, я понимаю, что чувствую себя немного лучше.