Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Ответ последовал незамедлительно. Раскаяние бессонных ночей испарилось. Она выдернула палубу у него из-под ног. Когда «Клаудия» вошла в порт Сен-Луи-дю-Рон, Клара сбыла барк Густафу Эриксону из Мариехамна на Аландских островах. Остальные барки вскоре отправились следом.

Таким образом, Клара полностью уничтожила навигацию в Марстале. А затем решила убить сына. Убить свой постоянный страх за него.

На протяжении нескольких ужасных месяцев она считала его погибшим и обвиняла в этом себя. И все оказалось неправдой. Кнуд Эрик вернулся в Марсталь, чтобы сдать экзамен на звание штурмана в Навигационной школе на Торденскьольсгаде. Мать видела его из эркера, видела, как сын идет к ее дому, и велела служанке не впускать его.

— Скажи ему, что он умер, — велела она.

— Я этого говорить не стану, — ответила девушка.

— Станешь! — гневно крикнула Клара.

Служанка пошла открывать. Но вместо того, чтобы, стоя в дверном проеме, передать Кнуду Эрику материнские слова, она вышла на верхнюю ступеньку и закрыла за собой дверь.

— Она не хочет вас видеть, — произнесла девушка. — Прямо и не знаю, что с ней. Лучше заходите в другой день, когда у нее настроение будет получше.

Из эркера Клара смотрела, как ее мертвый сын возвращается в сторону гавани.

Какой она человек? Хороший? Плохой? А может, из тех, кто хочет хорошего, а получается наоборот?

Вот какими вопросами она задавалась в бессонные ночи, когда считала Кнуда Эрика погибшим и мучилась от сознания собственной вины. К ней пришли сомнения, и был единственный способ их заглушить: изгнать Кнуда Эрика из своей жизни.

Клара построила детский дом. В школе его воспитанники учились лучше всех и всегда излучали уверенность в себе. Уж это, наверное, хороший поступок. Она подарила городу библиотеку, на ее деньги был основан Музей мореходства, хотя она пожелала остаться анонимным дарителем. Выделила средства «Балтийскому дому» — большому дому престарелых в южном околотке с видом на луг и на пляжные домики, стоящие вдоль длинной косы на краю острова. Она дала деньги на покупку оборудования для больницы в соседнем городе Эрёскёбинге.

Кристина была не единственной девушкой, которую Клара снабдила деньгами для поездки в Америку. Иногда ей приходило в голову, что следовало бы всех женщин города отправлять в путешествие через Атлантику, чтобы мужчины на своей шкуре прочувствовали, каково это — оставаться. Она общалась со школьным учителем, и если какая-нибудь девушка проявляла хорошие способности, то оплачивала ей обучение в гимназии за пределами острова. Такое будущее она запланировала и для Эдит, своей дочери. Ей хотелось сделать женщин самостоятельными. Чтобы они сами могли противостоять тирании моря.

Улицы Марсталя пересекались, и главными всегда были те, что шли в направлении моря и гавани. Но вот появилась Киркестраде с магазинами, в которые входили и из которых выходили женщины. Именно их жизнь должна была кипеть в центре нового города, который она собиралась построить на руинах старого. Детский дом, дом престарелых, библиотека, музей. Женщины, уезжающие с острова, чтобы вернуться, набравшись сил и поумнев, — и это только начало.

То был тайный сговор, во главе которого стояла она.

— Вот он, твой шанс, — произнес Маркуссен своим сухим бесстрастным голосом. — Война в Азии, гражданская война в Испании, неурожай в Европе. Светлые времена. Намечается рост морских грузоперевозок.

Он пристально посмотрел на Клару этим своим взглядом, который она так и не смогла постичь до конца и который заставлял ее чувствовать одновременно защищенность и неуверенность. Он присматривал за ней. Тут сомнений не было. За все эти годы не дал ни одного плохого совета. Он воспитывал ее, Клара была способной ученицей, и каждый раз, когда она принимала верное решение, Маркуссен смотрел на нее вот так, с одобрением, и женщина чувствовала, что еще не достигла предела своих возможностей. Но в глубине его взгляда таилось холодное любопытство, и она чувствовала: если ошибется и пойдет ко дну, это не слишком сильно его тронет. Он станет наблюдать за ее падением так, словно оно всего лишь одна из глав в бесконечном учебнике, каким была для него жизнь. Может, даже сочтет, что, став свидетелем этой катастрофы, обогатится новыми знаниями.

Она как будто ходила по канату. Маркуссен заменил Кларе отца, которого у нее никогда не было и по которому она раньше тосковала, но, не имея возможности приложить свои чувства к реальному человеку, не знала, каковы границы отцовского чувства. И только теперь их познала. Да, он был скалой, на которой можно стоять. Но был и подводным камнем, о который можно разбиться. Она научилась соблюдать дистанцию, это и было основой их отношений. Дистанция была зерном его существа.

Маркуссен состарился. Ревматизм согнул его, он как бы рос вниз. Шел рядом с ней, согбенный, с палочкой, осторожными шажками, словно сомневался в прочности земной опоры под своими ногами, и его беспомощность рождала в ней давно позабытое чувство материнской заботы. О, она знала, что должна совладать с этим чувством. Не потому, что его оскорбит напоминание о растущей немощи, он и сам этим кокетничал, пользуясь правом власть имущих выставлять напоказ свои слабости. Власть — вот в чем было дело. Клара ясно это видела. Маркуссен был окружен людьми, которые от него зависели, и рассматривал знаки их внимания и готовность помочь лишь как проявления разумного эгоизма. Конечно, они хотели быть с ним в хороших отношениях. Это же выгодно.

Клара повела его на прогулку по Марсталю. Маркуссен сам настоял на пешей прогулке. Его фотографии никогда не появлялись в газетах, он мог оставаться неузнанным. Было понятно, что она принимает важного гостя, но больше никто ни о чем не догадывался.

Они прошли мимо незастроенных участков. Маркуссен взглянул на крапиву, вымахавшую за просмоленным забором, и она заметила, что созерцание заброшенной земли захватило его. Он покосился на нее и улыбнулся. Вместо сорняков здесь могли бы расти деньги. Своей улыбкой он отдавал дань ее силе воли.

— Что они о вас думают? — спросил он.

— Может, считают меня несколько своеобразной. Но дурно не думают.

— А следовало бы.

Маркуссен понимающе засмеялся. Вот кого он в ней видел. Разрушительницу. Мстительницу. Карающую фурию, предпочитающую действовать скрытно. Вот что его привлекало. Вот какое соглашение они заключили. Он предоставлял ей богатство своего опыта и позволял делать противоположное тому, что сделал бы сам. Он был строителем, а она все разрушала.

А чего в конечном счете хотела добиться, он не понимал.

Они повернули к гавани. У черных просмоленных свай стоял истинный памятник ее вкладу. Вид кораблей вновь заставил его повторить, что именно сейчас перед ней открываются большие перспективы.