Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

В тот же вечер в отеле «Эрё» был устроен ужин на сто персон, среди которых присутствовал полицмейстер Краббе из Эрёскёбинга; Альберт сидел рядом с его женой. Подавали жаркое из зайца, пирог и различные напитки. Альберт произнес заглавную речь, в завершение призвав все общество подняться, трижды прокричать здравицу его величеству и спеть песню «Король Кристиан стоял у высокой мачты», после чего зачитал составленную им самим телеграмму королю и попросил собравшихся присоединиться к поздравлениям. После много раз пили за отчизну, за флаг, знатные горожане произносили друг другу здравицы. В половине двенадцатого пришла благодарственная телеграмма от его величества. Затем состоялся бал.

Вечер для Альберта прошел без каких-либо происшествий. Он не выпадал из реальности, не испытывал предчувствий предстоящей гибели, у него не было видений, где приглашенные в нарядных одеждах вместе с великолепно накрытыми столами плавали по морю.

Около двух, в качестве хозяина вечера попрощавшись с последними гостями, он со спокойной душой завернул за угол на Принсегаде и отправился домой в объятия ночи без сновидений. Утром проснулся, думая, что в душе у него воцарились мир и покой.

Альберту Мэдсену было шестьдесят девять лет, он достиг всего, чего желал. Детей у него, правда, не было, и он жалел об этом, но город, в котором он жил, город, который считал своим, продолжал развиваться. На верфях шло бурное строительство, самая большая из них как раз сильно менялась: на смену деревянным судам готовились прийти стальные. Весной в украшенный по этому случаю флагами город нанес визит его королевское величество. В порту побывали военно-морские силы в лице шести торпедных катеров. Планировалось строительство нового здания почты и замена старой церковной башенки новым медным шпилем.

В порту, в подтверждение тому, что город помнит свою историю и отдает долг предкам, возвышался памятник молу. «В единстве сила» — было на нем начертано. Личный Символ веры Альберта, аккуратно выдолбленный резцом скульптора Йоханнеса Симонсена, стал Символом веры всего города.

Он знал, что причиной его чудесного самочувствия в это утро являлись не только благополучное завершение вчерашнего мероприятия и последовавший за этим праздник. Здесь было скрыто нечто гораздо большее: ощущение гармонии и согласия с постоянно изменяющимся миром. Альберт открыл слуховое окно, и перед ним, за частоколом мачт, под лучами ласкового утреннего сентябрьского солнца простерлись мол и архипелаг. До него, под аккомпанемент ударов молота и гудения пил на городских верфях, доносился крик чаек. В каком-то торжестве он осознал, что в этот самый миг такие же звуки слышат в портовых городах всех континентов, и именно там он и находился, сразу во всем мире, в великой общности.

Позже он всегда вспоминал этот день как «финал». Никогда, впрочем, не формулируя, а чему, собственно, это было финалом. Не жизни точно, он прожил после этого еще несколько лет. Но прожил их наполовину в мире грез, наполовину в реальном мире, и мост между ними был сложен из ужаса. В снах он обретал знание, которое не мог нести в одиночестве, но не мог и разделить с другими.

Он жил в городе, населенном мертвецами, а сам стал безмолвным посвященным смерти.

О чем может писать судовой маклер? О подъемах и спадах на фрахтовом рынке, о заключенных им договорах на погрузку, о не вернувшихся домой кораблях, о спасенных экипажах, о вопросах страхования, о прибыли и судьбе своей компании.

В эти дни Альберт писал не о своей компании и не о кораблях, находившихся в море. И не о своих чувствах, и лишь изредка — о своих мыслях. Да, он писал о том, что происходило в его голове. А что там происходило, он по большей части не понимал.

У него в голове жил кто-то чужой. О нем он и писал.

Альберт писал о своих снах.

Но не обо всех.

Как и большинство людей с практической жизненной установкой, он считал сны плодом временного бездействия разума, не более чем путаной сводкой произвольных, полузабытых событий, имевших, быть может, когда-то смысл, который потом затерялся в туманном мире сновидений. Во многих снах Альберт, как и все мы, не видел никакого смысла. И даже не пытался его найти.

В декабрьскую ночь 1877 года, командуя бригом «Принцесса», он внезапно услышал во сне голос, крикнувший, что он плывет навстречу опасности. Альберт спрыгнул с койки, выскочил на палубу и увидел, что судно вот-вот наскочит на большую плоскую песчаную отмель и крушение тогда неминуемо. Сон послужил ему предостережением.

Где-то в его голове таилось знание, которым сам он не обладал. Там обитал посторонний.

Два года спустя его посетило похожее видение. Ему приснилось, что «Принцесса» попала в сильный шторм, но он решил не подавать виду, хотя понял, что и этот сон — предостережение. На следующее утро он рано вышел из порта Грангемаута. В открытом море поднялся юго-западный ветер, переходящий в ураган. Весь день Альберт дрейфовал вдоль побережья и в итоге вынужден был бросить якорь и срубить мачты, чтобы избежать крушения. Цепляясь за кренящуюся палубу, глядя, как падают за борт мачты, он осознал, что окружающая его реальность — не единственная существующая.

Альберт обладал редким даром. И знал, что должен это скрывать. Это ясно из оставленных им наряду с другими бумагами записок. Там он пишет, что если бы о его вещих снах стало известно всем, это повредило бы ему или, во всяком случае, обеспечило сомнительную репутацию.

Как часто, сидя в кубрике, мы слушали рассказы о судовом призраке — с белым лицом, в дождевике, он висит на бизань-мачте, а с него ручьями льет вода, — о «Летучем голландце», о судовом псе, который воет в ночи в поисках своего погибшего корабля? И юнгу Альберта эти истории зачаровывали, смущали и пугали, но в глубине души он оставался скептиком. В основе любого сверхъестественного события лежало материальное явление. Наука просто была пока не способна все объяснить — такого Альберт придерживался мнения. Он часто нам это втолковывал, когда, сумерничая, мы сладострастно вздыхали: да, в мире столько непостижимого!

Если бы тогда он обнаружил перед нами свою способность видеть во сне будущее, большинство, без сомнения, приняло бы эту способность за сверхъестественную, что принесло бы ему, как моряку, еще большую известность и даже укрепило бы авторитет, но такого рода авторитет имеет привкус страха, а этого Альберт не желал. Он полагал, что власть капитана должна основываться на вере в его мастерство, а не на каких-то фокусах.

Серое ничто распахнулось перед Альбертом после торжества, посвященного открытию памятника. Он видел, как умирают люди, которых он знал. А на следующий день видел, как эти люди ходят по улицам города. Сны были загадкой. Он не знал, когда произойдут те смертоносные события, что разыгрывались перед ним во снах. А события эти всегда были трагическими и ужасающими. Альберт видел, как стреляют в людей, стоящих на палубе, как горят корабли, видел черные тени в море и не понимал ничего из того, что видел.