Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

После обеда София заспешила, с последнего класса гимназии она подрабатывала репетитором, вот и сейчас у нее была ученица, которой предстояла переэкзаменовка по математике. Когда ей в первый раз предложили взять уроки, она заволновалась, понравится ли это родителям, вдруг они посчитают унизительным, что дочь ходит к кому-то домой натаскивать недоучек, но те сразу одобрили идею, папа даже обрадовался: «Видишь, с какого раннего возраста образование начинает приносить тебе дивиденды!»

Ученица жила недалеко от вокзала в большом двухэтажном каменном доме, принадлежавшем ее родителям. Отец ее был директором завода, мать руководила какой-то благотворительной организацией, дочь же, кроме «тряпок», ничем не интересовалась, не проходило ни одного урока без того, чтобы она не продемонстрировала Софии новое платье или туфли. Делала она это отнюдь не для того, чтобы похвастаться, ее как будто заставлял прихорашиваться некий инстинкт, и София иногда думала — а то, что меня тянет читать книги, тоже инстинкт? Она удивлялась себе, почему-то ее совершенно не привлекали «танцульки», которым она предпочитала игру на фортепиано, да и молодые люди не вызывали в ней чувств, подобных описанным в романах, она рассматривала их только как товарищей. «Мама, может, со мной что-то не так?» — спросила она однажды, но мать успокоила ее, объяснив, что и сама до встречи с отцом тоже не интересовалась мужчинами. «У меня было немало ухажеров, но мне было на них наплевать, только этого вот чухонца я почему-то пригрела, сама не знаю почему». София серьезно выслушала мать, но подумала, что ей все равно трудно себе представить, как вокруг нее вертятся поклонники.

Сегодняшний урок был последним, семейство ученицы ехало отдыхать в Нарва-Йыезу, Софии выдали обычную плату и даже добавили некоторую «премию», которую она не хотела принимать, пока ей не сообщили, что

ее ученица ходила сегодня в школу и математичка похвалила ее за успехи. Уже смеркалось, когда она вторично за этот день шла через Тоомемяги в сторону дома, размышляя, как наилучшим образом воспользоваться неожиданными деньгами. У моста Ангела навстречу ей вышел некий подвыпивший субъект, который попытался с ней заговорить и даже попробовал взять ее под локоть. София не любила пьяниц, но умела себя с ними вести и сказала очень спокойно и строго: «Пожалуйста, не приставайте к незнакомой девушке!» — и действительно, пьяница сразу отшатнулся. Он был скверно одет, «в лохмотьях», как это называли в книгах, и когда София отдалилась на несколько шагов, то почувствовала, что ей стало его жалко, тем более что пьяница зловеще кашлял. Почему в мире столько бедности, глупости и зла? — подумала она, находясь под новым впечатлением. И болезней, добавила она тут же. Среди ее знакомых уже несколько человек умерло от туберкулеза, особенно София переживала за одного однокурсника, чрезвычайно талантливого молодого человека, который угас буквально за один семестр. Жил человек, хотел что-то совершить, делать добро, но больше его нет, и все его мечты останутся неисполнившимися, размышляла она. Неужели невозможно придумать лекарство, которое бы излечивало эту страшную болезнь, «чуму двадцатого века», как называли туберкулез? Какие огромные суммы бессмысленно растрачивались в ресторанах и игорных домах, если с деньгами более разумно обращаться, можно наверняка улучшить условия жизни бедняков, переселить многих из подвалов в нормальное жилье и хотя бы таким образом ограничить распространение болезни — но разве богатые думали о других? Все, на что их хватало, это послать сиротам на Рождество по кулечку с конфетами, и уже совесть спокойна. А как деньги на благотворительность собирались? В основном, на всяких балах — и сколько стоила одна лишь организация подобного мероприятия?

И вдруг Софию осенило, она поняла, что делать с «премией» — они могут продлить на несколько дней свой отдых на море и, следовательно, больше поплавать, чтобы набраться здоровья и подготовиться к новому учебному году.

***

Прибыв в Ригу, Алекс с вокзала отправился прямо в контору Менга, и как только вошел и посмотрел на Татьяну, понял, что ничего не изменилось.

— Ты опять пила.

— Нет, Алекс, клянусь Богом, нет!

Татьяна даже перекрестилась, но Алекс только презрительно буркнул.

— Ему ты можешь морочить голову, но не мне.

Менг уже ждал его, Алекс спросил, позволит ли он Татьяне уйти пораньше, чтобы приготовить что-нибудь на обед, Менг, разумеется, разрешил, Алекс отослал девушку — да какую там девушку, уже зрелую женщину! — домой, и они стали разбирать бумаги. Дела шли тяжело, покупательная способность народа и в Эстонии, и в Латвии оставляла желать лучшего, да еще эти чертовы кооперативы, с которыми надо было любой ценой поддерживать хорошие отношения, поскольку для хуторян именно они были главным авторитетом.

— Рабское нутро, — проворчал Алекс, но делать было нечего, если бы не Август Септембер, которому удалось заполучить теплое местечко в центральном кооперативе, его шансы были бы еще хуже. Август, в основном, помогал с экспортом продукции хутора, но у него имелись знакомства и в семенных кооперативах — у того самого неудачника Августа, который всегда держался в тени Алекса, за его спиной! Но опять-таки делать было нечего, нравы на родине господствовали совсем иные, если в России хватало пространства на хозяйственную деятельность для всех, у кого находилось хоть немного предприимчивости, то здесь возможностей было куда меньше и драка за рынок шла не то что более кровавая, но более злая и мелочная. Алекс почти тридцать лет жил за пределами Эстонии, у него не было своего круга, или, вернее, он был, но состоял из таких же оптантов, как он сам, а те в лучшем случае могли пробиться в образовании и науке, где без знаний делать нечего, однако в деловом мире перед ними словно возвели стену. Друзей Алекс потерял, Вертц умер, Арутюнов остался в России, хорошо, что хоть Менга нашел, тот наконец смог выбраться из Киева домой, в Данию, первый раз они встретились в Берлине, когда Алекс после долгого перерыва поехал к Конраду, тогда ему и пришло в голову разместить главную контору в Риге, чтобы оттуда снабжать семенами и сельхозмашинами сразу три страны: Латвию, Эстонию и Литву. Конрад сразу ухватился за эту идею, в Германии бушевала инфляция, и он был рад каждой машине, которую удавалось продать за рубеж, но теперь ситуация изменилась, Стреземанн выпустил золотую марку, и Конрад уже стал подумывать о том, как бы увильнуть от «тройственного союза» — балтийский рынок был мизерный и хлопот доставлял больше, чем приносил выгоды.

— Конрад не хочет больше предоставлять машины в рассрочку, требует, чтобы ему выплачивали всю стоимость сразу, но где мне взять такие деньги, я сам продаю в кредит!